Новый фест

[Ханна Нираи]

На правах рекламы

Осень - достаточно волшебное время, и мы решили, что не стоит лишать наших любимых героев шанса окунуться в волшебство осени. Итак, есть идея - поменять каких-нибудь двух персонажей местами, то есть, например, дать шанс Клауду быть всемирно известным героем, а Сефироту - побыть деревенским парнишкой с Большой Мечтой. Естественно, они должны максимально оставаться в характере, иначе будет неинтересно.
Но возник вопрос, в каком формате проводить. Мы решили сделать два варианта - для любителей неожиданностей и вызовов: герои прячутся под номерами, выбираете любые два номера, на умыло вам высылаются герои, и вы пишете про них, поменявшихся местами. Либо, для осторожных консерваторов, уже заданная пара и подмена.

pay.diary.ru/~Crossover/p49193657.htm

@темы: ссылки, реклама

---

Фанфик

[Riddela]

Вот решила выложить свой фик)

То что случилось после последней битвы в Advent Children.

Персы:Язу, Лоз и немного Клауда))

Ветераны Сердечных Боёв.

Они шли, спотыкаясь, стеная от боли разносившейся в их телах. Язу давно стал выбиваться из сил, поэтому Лоз практически нес его на себе. Дождь хлестал по земле, делая песок более вязким; заливал глаза братьям, что делало и без того трудный путь еще более мучительным и невыносимым. Неожидано Язу упал. Он так неожиданно соскользнул с плеча Лоза, что тот не успел его подхватить, и теперь Язу лежал на мокрой земле, стоная и издавая хрипящие звуки. Дождь беспощадно бил по лицу, он часто моргал, пытаясь разглядеть лицо Лоза, склонившегося над ним. Он размахивал руками, пытаясь его достать, так как мир стал терять свои краски, четкость... и тут он провалился в бесконечную темноту...
Одно мгновение Лоз даже подумал, не покончить ли с мучениями брата, но решив, что на сегодня убийств хватит, он взвалил Язу себе на плечи и двинулся дальше. Лоз был словно опьянен. Пленка в голове рвалась и рвалась, и позже он помнил лишь обрывки их пути.
Лимоная луна, золотой пыльцой освещала песчанно-каменистое пространство, где среди камней не рос ни один росток. Если где и выбивалась травинка, то она была беспощадно сожжена солнцем, а ночью заморожена и развеяна в пыль. Здесь ни разу не шел дождь, но сегодня... Сегодня это случилось впервые. Так не привычно для этой местности. Наверно завтра здесь все зацветет.
"Но почему пошел дождь?" спрашивал себя Лоз. "Словно кто-то плачет над нами...".
Неожиданно впереди показался силуэт хижины, и Лоз ускорил шаг. Добравшись до хижины, он попытался открыть дверь. Она поддалась не сразу. Оглядев хижину, Лоз положил Язу на кровать, стоявшую в самом дальнем углу помещения. А сам принялся лазить по полкам, шкафам в поисках еды, воды и сухой одежды. Все нашлось там, где и подобает быть еде, воде и одежде. Единственное, что удивило Лоза, что хижина была пуста, словно она специально для них возникла посреди пустынной местности.
От города их отделяло 150 миль. Они были в движении полтора дня, и теперь они, казалось, были вырваны из своих тел, казалось, стали меньше, чем дух, чем самое захудалое привиденье... Но они все-таки были живы!
Язу очнулся к рассвету.
-Смотри, Язу. Скоро рассвет. - Обратился к нему брат.
-Мне не нужен рассвет... - еле шевеля губами отозвался Язу.
-Я нашел еды. Вот. - Лоз подошел к кровати и подал Язу бутерброд. -Я уже поел, теперь ты должен подкрепиться.
-Мне не нужна еда.. Лоз, оставь меня...оставь меня в покое...Лоз, я не буду...прошу...не надо... - Слабые стенанья Язу прекратились, когда Лоз наконец впихнул ему в рот бутерброд.
Язу лежал, безучастно смотря в потолок и медленно пережовывая пищу. Потом Лоз подал ему кувшин с водой.
-Ну, теперь тебе лучше?
-Да...немного.. - Улыбнулся Язу. -Скажи, Лоз, я убил его?
-Нзн...Мы взорвали материю, когда он был около нас... даа...мы едва не погибли...
-Но ведь я попал ему прямо в сердце... -Язу дотронулся до бедра, и нащупал свой верный револьвер. Холодная сталь приятно охладила руку.
-Ладна, давай я вытащу оставшуюся материю. -Лоз приподнял Язу и осторожно коснулся его шеи.

* * *

В нескольких милях от хижыны пронесся черный байк. Клауд втянув голову в плечи, прятался от встречного ветра и дождя. Он размышлял о произошедших событиях. Они едва не убили его... Скорее всего они погибли...слишком сильным был взрыв...даже для них... Или нет?
Ни Клауд, ни Язу, ни Лоз не догадывались о существовании друг друга... Все они надеялись, что погибли при взрыве...ну и пусть! Пусть так думают! Не будет меж них вражды. Пусть... Ведь кто-то должен в мечтах спасаться от беды...

---

фанарт на Язу

[[..datura..]]

@темы: Yazoo, фанарт

---

[Papa-demon]

прикольные шинентай, Лоз, что редкость, - по центру:
animexx.onlinewelten.com/fanarts/output/?fa=135...

@темы: фанарт

---

Итак, по просьбе трудящихся выкладываю фанартины.

[Walterka]

Больной чиби-Кададж.


Под морем еще пара артов.


Мышо-пейнт.

Недоделко. Справа торчит Язу.

@темы: фанарт, Kadaj

---

[Walterka]

Мой фанарт.

@темы: фанарт, Kadaj

---

[L2Shillen]

Зашла первый раз за пол года. Я вообще больше не сижу на дайру, но сегодня было как-то скучноват-то, вот и залезла. Не знаю выкладовалась ли здесь эта картинка, не было возможности пересмотреть все листы сообщества, но када я уходила такой не было. Если вдруг была, удаляйте, просто понравилась, решила поделиться.

воть

@темы: Yazoo, фанарт, Loz

---

[Deidara.]

..у вас тут совсем глухо-пусто стало.... вот вам мой новый арт под морем.

~

даже в тему названия сообщества )

@темы: Yazoo, фанарт, Kadaj, Loz, Jenova

---

+ Арт

[Deidara.]

Делал недавно подарок своему брату, решил и сюда выложить..
Сразу говорю- ничто не соблюдено: нет ни правильных пропорциЙ, ни правильных теней..., всё как мог...

Yazoo

diary.ru/~materia-lost/ (мой дайр) тут лежит ч\б вариант, а ниже фик, стыдно выкладывать сюда ><

@темы: Yazoo, фанарт

---

Мои рисунки

[Зверь Язвь]

Я не профессиональный художник, но смотреть, вроде, можно)))

Моя семья))) Ну, только вместо Лоза Клауд. Мой вариант)))

i050.radikal.ru/0805/e5/a0081c7e30cc.jpg


Как Язу и Кадаж помогали Клауду невесту выбирать )))

i003.radikal.ru/0805/17/22d66dcdc206.jpg

@темы: Клауд, Yazoo, фанарт, Kadaj

---

снова братики)))

[max damage]

вот из закромов родины) на этом самом месте мой пэрсональный Кададжи вдоуг решил переквалифицировацо в какую то задницу, соби чтоль и стало быть вдохновлять у же некому(((

и да очерт я тоже всегда думала что Кададжи 10 лет)

http://radikal.ru/F/i001.radikal.ru/0804/ca/f928d12f73ad.jpg.html

http://radikal.ru/F/i044.radikal.ru/0804/b6/b9d5f10d2b64.jpg.html

http://radikal.ru/F/i003.radikal.ru/0804/83/9e0b3c12e96e.jpg.html

http://radikal.ru/F/i004.radikal.ru/0804/df/a547bcea4d23.jpg.html


пс Ханн а мну все еще ждет т.т

@темы: Yazoo, фанарт, Kadaj

---

[Ханна Нираи]

Полезная новость от YukiSatu!

Здесь можно приобрести кружку с симпатичной шинентай-картинкой, которая многим наверняка хорошо знакома

@темы: ссылки, Yazoo, мерчандайз, Kadaj, Loz

---

[Ханна Нираи]

достаточно необычно отрисованные мальчики от художницы Mortica с ДевиантАрта

а тут мальчики поздравляют фанаток с недавно прошедшим Белым днем (ДевиантАрт, художник blackwing_dias)

@темы: Yazoo, фанарт, Kadaj, Loz

---

[<SHM> fan]

Сообщество "Слэш по Final Fantasy 7" проводит кинк-тур (здесь).

Шанс для любителей шинентай воплотить самые тайные свои фантазии с их участием

@темы: ссылки, реклама

---

Братья.

[max damage]

Понятно, что кого там с кем только не поперескрещивали.. ну а я преданный фанат сего пейринга.
в общем, это мой преданно фанатский рисунок! зацените плиз) и хотелось бы найти к кому можно поприставать с этой темой!!!

@темы: Yazoo, фанарт, Kadaj

---

ВОИНЫ-БАБОЧКИ. Глава третья и последняя

[Jasherk]

Название: «Butterfly warriors»
Автор: Jasherk K.KraKamyn
Бета: Papa-Demon
Пэйринг: Лоз/Йазу (упоминаются Ходжо/Сефирос, Сефирос/Клауд)
Рейтинг: NC-17
Саммари: Если бы Кадаж остался жив, ничего бы этого не было.
Author's note: События происходят сразу после окончания сюжета Advent Children. Все права принадлежат кому надо.
WARNING: вуайеризм



Глава 1. http://www.diary.ru/~jasherk/?comments&postid=41082574

Глава 2. http://www.diary.ru/~jasherk/?comments&postid=41119001

Глава 3. Дети чудовищ.

Потерянных не ждут,
Печальных не хотят.
Такие не живут,
Их топят как котят…
Тату

Добрый доктор Айболит,
Он под деревом сидит.
Приходи к нему лечится
И корова, и волчица,
И жучок, и червячок…
Корней Чуковский

- Дети, вам помочь?
Не отпуская Йазу, Лоз вскинулся всем телом, обернулся на голос.
Со склона холма по дороге спускался высокий старик в длинном распахнутом пальто. Солнечный блик остро поблескивал в маленьких очках.
- А шел бы ты своей дорогой, мил человек, - хмуро ответил шинентай. Старик выглядел достаточно бодрым, чтобы убежать, а с Лоза было уже достаточно трупов на сегодня.
- Я и иду, - незнакомец невозмутимо шагал с холма по направлению к ним. В жесткой ухмылке, легко кривящей широкий рот, не было ни малейшей интонации страха, как будто полудюжина изуродованных трупов вокруг Лоза и голый Йазу в его руках были чем-то совершенно обыденным и привычным в жизни.
- Дед, не ходи сюда, - Лоз сам не заметил, что невольно пятится от самоуверенного незнакомца.
Тот остановился, чуть кивнул подбородком на Йазу:
- Как скажешь, малыш. Не возражаешь, если я посмотрю, как ты без рук будешь ему анус зашивать? Я всегда уважал новации в хирургии.
- Лоз, убей его, - еле слышно прошептал Йазу. И Лозу было страшно смотреть ему в глаза, чтобы не увидеть огромные черные, почти человеческие зрачки.
Все что он мог - только зарычать сквозь зубы.
- Успокойтесь, мальчики. Мне вы можете доверять. Я доктор.
Незнакомец подошел уже совсем близко, небрежно наступил на лежавший вниз лицом труп, чуть склонил к плечу голову, и Лоз увидел, как ясно блестят за стеклами узкие темные глаза.
Узнавание агонией поднялось в крови – память крови Сефироса в его жилах.
«Беги или убей. Убей или беги немедленно! Это страшнейший из всех людей! Это - твой отец».
Но Лоз был так же глух к призывам своей крови, как глух был к песням и снам Дженовы. А в его руках таяло беспомощностью, холодом, черным дымом тонкое тело Йазу.
Ему действительно нужна была помощь.
- Доктор Ходжо, вы вылечите Йазу?
Прохладный ветер шелестел сухой травой у дороги, трепал спутанные пряди Йазу, собственную неухоженную шевелюру Лоза.
Доктор Ходжо подошел ближе, окинул Йазу цепким, оценивающим взглядом.
- Что ж, пожалуй, будет любопытно попробовать.
- Спасибо, доктор Ходжо, - расцарапанное грязное лицо Лоза осветила широкая, ясная улыбка.
- Хорошо, отнеси его в джип и помоги мне. Незачем оставлять здесь всю эту красоту.
Четкие инструкции что делать всегда были панацеей для Лоза. Пока он устраивал Йазу на задних сиденьях, Ходжо обстоятельно обшарил убитых и мотоциклы.
- Отлично, а теперь свали их всех в кучу.
- Мы их сожжем?
- Молодец. Догадливый мальчик.
Лоз сам не ожидал, что его так воодушевит незамысловатая похвала. Он оттащил всех мертвецов ближе к охромевшему фургону и, не дожидаясь дальнейших указаний, сам облил их топливом, которое так и не успел залить. В это время Ходжо смастерил из одежды убитых жгут, конец которого заправил в бак обреченной машины.
- Если там есть что-то ценное, советую забрать сейчас.
Лоз отрицательно покачал головой и выразительно посмотрел в сторону джипа, куда отнес Йазу.
Чиркнула зажигалка, пламя весело полыхнуло в стеклах очков доктора, побежало к машине.
- Пойдем.
Доктор развернулся и пошел к джипу, он не обернулся, даже когда взрывом встряхнуло землю у них под ногами.
Забираясь на пассажирское сиденье рядом с Ходжо, Лоз чуть было не свалился. У него ноги подкашивались, и перед глазами все плавно уплывало куда-то и слегка двоилось.
- Куда мы теперь едем?
- Домой.
Мотор взревел и, повинуясь воле Ходжо, джип бодро дал задний ход, пятясь прочь от горящего фургона и мотоциклов.

***

Двухэтажная постройка с деревянной верандой хитро затаилась по другую сторону скалы. Никакой дороги туда не вело – фургон еле пробрался через перелесок, пока не вылез на площадку за домом.
В результате, хотя они и проехали, в сущности, не так далеко, Лоз успел чуточку подремать. Ничего не мог с собой поделать, просто вырубился и все.
Внутри дом оказался темным и гулким. Если бы не разбросанные повсюду книги и вещи, он, наверное, выглядел бы нежилым. Длинный обеденный стол в гостиной тоже был основательно заставлен: Ходжо критически оглядел его и, отрицательно покачав головой, указал Лозу на низкую софу.
- Положи его туда. И жди с ним.
Лоз привычно повиновался. Йазу потерял сознание еще в машине. Сделался недосягаем для боли и страха.
Уложив брата на спину, Лоз устало садится рядом, устраивает голову Йазу у себя на коленях. Он хочет спать. Так хочет спать. Но сначала надо убедиться, что с Йазу все будет в порядке. Лицо брата совсем белое, разметавшиеся волосы похожи на пепел. Даже страшно к ним прикоснуться. Вдруг рассыпятся?
Через открытую дверь слышно, как в соседней комнате гремит и звенит стеклом доктор Ходжо. Шумит вода. Потом почти неожиданно вспыхивает верхний свет. Чуть ли не в лицо Лозу летит сверток. Кухонная клеенка.
- Вот, подстели под него.
Сам Ходжо стоит в дверях, вытирая мокрые руки полотенцем. Пальто на нем уже нет, зато появилось нечто вроде кухонного передника. Лоз невольно напрягается, заметив, что доктор успел по полной программе вооружиться медицинскими инструментами. Будто бы изнутри него, из той памяти, которой нет у Лоза, он снова видит этого человека со скальпелем и шприцем в руках. Человека, делающего больно. Видит его глазами совсем еще маленького Сефироса.
- Эй! – доктор несильно толкает его ладонью в лоб. – Не трусь так сильно. И застели софу.
- Доктор Ходжо, мы не напачкаем, - сам не понимая, почему его успокоили жест и слова, Лоз неуклюже поднимает Йазу к себе на колени, возится с клеенкой. – Мы с Йазу не кровим. Мы дымимся.
- Это я уже видел. Очень любопытное явление, - оценив его незначительный успех, Ходжо сам расстилает клеенку и помогает уложить Йазу сверху, перевернув его вниз лицом. – А скажи мне, ваша кровь испаряется при контакте с воздухом? Или она постоянно находится в жилах в газообразном состоянии?
Лоз не знает, что ответить. Он боится смотреть на то, как доктор стерилизует инструменты, прежде чем приступить к работе, осматривает Йазу.
- Да, серьезно его отделали. Того и гляди, мне придется делать первое в истории переливание дыма. Держу пари, что она у вас одной группы.
Смешок доктора колкий и сухой. И Лоз гладит бессознательного Йазу по голове, радуясь, что сейчас он совсем далеко отсюда.
- Следы у тебя на шее и руке, - не отрываясь от своей работы, спрашивает доктор, - стреляли снотворным?
- Думаю, да, - веки совсем тяжелые. И то, что Йазу не чувствует боли, наполняет его собственное тело спокойствием. – Очень трудно не спать.
- Спи, если хочешь. Я разбужу тебя, когда ты мне понадобишься.
- Доктор?
- Что?
- Меня зовут Лоз.
- Я в курсе.
- Доктор Ходжо?
- Что?
- Спасибо.
Доверие накатывает теплой волной. И можно рухнуть в сон, будто в яму. Просто больше нет сил. Просто можно наконец-то поверить, что все будет хорошо.
Лоз не помнил, как спустя некоторое время, доктор растолкал его и велел отнести Йазу в гостевую спальню на первом этаже. А потом отвел самого Лоза по лестнице наверх. И там тоже была комната с широкой кроватью. И он упал на нее, как падают камни, уже не слыша ворчание доктора и ни на что не реагируя.
Он так устал. Ему было необходимо отдохнуть.

***

Утро прокралось в ощущения Лоза восхитительной, довольной истомой. Он потянулся всем телом, расправляя плечи и руки, пошевелил пальцами на ногах и довольно зевнул.
Выспаться было чудесно.
Это так вдохновляло. Хотелось дышать полной грудью.
- Поразительно, - прозвучал знакомый голос совсем рядом.
Не чувствуя опасности, Лоз повернулся на бок и оказался лицом к лицу с доктором. Без очков, с растрепавшимися полуседыми волосами, он выглядел заспанным и помятым.
- Кто бы мог подумать, что сегодня я проснусь в одной постели с живым концентратом могущества.
Под взглядом его глаз Лоз неловко поежился, хотя никакой угрозы он не чувствовал. Узкая рука уверенно легла ему на лицо, убрала со лба волосы. Так профессиональный дрессировщик может погладить по голове большого, дикого пса.
- Феноменальная сила.
- Доктор, вы говорите… - не пытаясь отстранится от непривычной ласки, спросил шинентай, - про Маму?
- Да, Лоз.
Утренний свет падал в окно из-за спины Ходжо. И было так странно говорить с кем-то, кто действительно знал о ней.
- Пожалуйста, доктор Ходжо, расскажите. Какая она?
Ходжо близоруко щурится на него из-под отекших со сна век. Короткая улыбка, и длинные пальцы снова уверенно пробегают по его волосам:
- О-о-о, она была прекрасна.
Внезапная догадка как вспышка среди спутанных со сна мыслей Лоза:
- Вы любили ее?
С минуту Ходжо молча гладит его по голове.
- Да.
Лозу и радостно, и неловко об этом слышать. Короткий смешок доктора отзывается внутри теплом и надеждой.
- Неужели не очевидно? Я даже захотел иметь от нее ребенка.
Лоз не знает, что он краснеет. Хочется зарыться лицом в подушку и спрятаться.
- Что ты стесняешься? – усмехается над ним Ходжо. – Велика беда. Как будто узнал, в какой именно позе тебя зачали. Хотя на тебя это, я полагаю, не распространяется.
Теперь его гладят по спине. И это хорошо. Можно расслабиться.
Не важно, что доктор говорит такие вещи. В конце концов, он ведь помог им. Помог Йазу.
- Думаю, пора вставать, - Ходжо выбирается из-под одеяла, потягивается и чихает. – Кстати, надо подобрать тебе еще какую-нибудь одежду. Здесь бывает прохладно.
Лоз послушно поднялся вслед за ним. Рассеянно потер обрубком мошонку сквозь рясу, затем почесал себя за ухом, задумчиво разглядывая проступившую под истрепанной тканью утреннюю эрекцию, и усилием воли заставил ее успокоиться.
- Я вижу, ты уже совсем большой мальчик, - ухмыльнулся Ходжо.
Лоз решил, что обижаться не будет.

На первом этаже было сумрачно, свет плохо проникал в глубину помещения через немногочисленные окна. Но искусственный свет Ходжо зажигать не стал, и Лоз не спросил почему. Для его кошачьих зрачков освещения хватало, и если доктор чувствовал себя в такой атмосфере вполне комфортно, так это его личное дело. Его дом – он хозяин.
Завтракали они консервами и какой-то пастой из тюбиков. Вкус Лозу не запомнился совершенно, но есть хотелось так сильно, что это показалось абсолютно неважным.
- Кушай, кушай, этого говна здесь навалом, - доброжелательно подбодрил его доктор Ходжо. – Я запасал на годы. И из расчета как минимум на двоих.
- Все считают, что вы погибли, доктор Ходжо, - уплетая за обе щеки, заметил Лоз.
- И хорошо. Так и должно быть, - старик согласно кивает и смотрит на Лоза поверх очков. – С точки зрения науки, которой я абсолютно доверяю, я без сомнения мертв.
Лоз хмурится.
- Я не понимаю.
- Вот и не забивай себе голову, - у Ходжо веселые глаза и крупный, подвижный рот. Лоз смотрит на старика, вдыхает его запах и чувствует, как снопы искр сбегают сигналами по его нервам. В этом человеке таится нечто, угрожающее и опасное, но настолько послушное контролю могучего интеллекта, что Лозу не страшно. В Ходжо живет зверь, и зверь сродни им, но это дрессированный зверь.
- Дай руку, - приказывает Ходжо.
Крючковатые пальцы с крупными суставами покрыты пятнами от работы с химикалиями и реагентами. Там, где они сжимают предплечье Лоза, под кожей разливается жгучее тепло. Зверь нюхает искалеченную лапу другого зверя.
- Исключительно грубая работа.
- Как получилось, - Лоз спокойно пожимает широкими плечами. – Других вариантов не было.
Ходжо, только что брезгливо разглядывавший культю, вскидывает жгучий взгляд на лицо Лоза.
- Ты сам это сделал?
Лоз кивает. Он почти горд. Даже хвастаться не пришлось, и доктор, похоже, впечатлен.
- Вот волчонок! – выдыхает он одобрительно. – И этого, - кивок в сторону гостевой спальни, - тоже ты?
- Я.
Не ослабляя захвата, Ходжо неосознанно проводит пальцем по его запястью, вплоть до того места, где сквозь рубец проступает осколок кости.
- Да, здорово, когда у тебя есть брат. Думаю, ему этого не хватало.
- Кому, доктор Ходжо?
Старый ученый умеет смотреть так, что сильному бойцу вроде Лоза хочется скорчиться и уползти в темный угол. Тем более, что он уже понял, о ком речь.
Ходжо резко отталкивает от себя его руку. Встает и отворачивается.
- Вы двое можете оставаться здесь столько, сколько захотите.
Лоз сглатывает. Ему неловко, и он сам не понимает, - эмоция, которая быстрее гонит его кровь в жилах, называется «страх». Страх, доставшийся ему в наследство вместе с кошачьими глазами и холодным серебром волос. А еще благодарность.
- Спасибо, доктор Ходжо. Мы постараемся вас не раздражать. Вы скажите, если мы вам надоедим.
- Не сомневайся, скажу, - хмыкает Ходжо и, неожиданно подавшись вперед, хватает Лоза за щеку. – Расслабься. Вы двое, пожалуй, единственная компания, которой найдется место в моем доме. Мальчишки.
- Значит, нам повезло, что мы встретили вас.
- Везение – всего лишь миф, Лоз. А вот интуиция – факт. Я купил этот дом через подставных лиц. Очень давно. Еще до того, как начал работать с Гастом. Даже Лу про него не знала. Я не хотел ее волновать тем, что готовлю нам укрытие на случай внезапного бегства. Я живу здесь с тех пор, как я официально скончался. И что-то подсказало тебе, как добраться сюда же, хотя ты ничего об этом не знал. Совпадений не бывает, Лоз. У каждого действия есть причина. Только надо найти ее.
Возможно, Лоз искренне хотел бы оценить все величие момента, но нечто, несомненно, более важное заставило его оборвать монолог ученого.
- Доктор Ходжо, мне надо к Йазу. Он только что проснулся.
И не дожидаясь какой-либо ответной реакции, он направился на тихий зов очнувшегося брата.
В слабом, сером ощущении спальни Йазу сливается со светлым бельем постели. Тень среди теней.
Лозу нет нужды спрашивать брата, как он. Если бы Йазу испытывал боль, она звучала бы в собственном теле Лоза тягучей пронзительной нотой. Этого нет, а значит Йазу лучше. Или, может быть, все еще действует препарат, который вколол ему Ходжо.
- Где мы? – шелест, шепот, сухие листья падают в мертвую траву.
- Это дом доктора Ходжо. Вчера он помог нам. И позаботился о твоих ранах.
- Ходжо? – Йазу измученно хмурится. – Это безопасно?
- Я ему верю. Он любит нашу маму.
Тонкие брови Йазу удивленно приподнимаются.
- Не бери в голову. Док в порядке.
Так приятно снова видеть брата, ощущать его присутствие совсем рядом. Неожиданно жизненно важным становится прикоснуться к нему. Лоз подходит ближе, садится на кровать, проводит обрубком по щеке Йазу. И тот сам прижимается к его руке и, закрыв глаза, трется об нее лицом.
Несколько мгновений молчания похожи на блаженство. А потом:
- Не плачь, Йазу. Все в порядке. Все кончилось. Я больше никому не позволю до тебя дотронуться. Пожалуйста, не надо плакать.
- Лоооозу!
Держать друг друга крепко, прижиматься щекой к щеке, виском к виску, чувствовать срывающееся дыхание в его груди своей грудью.
- Лозу, родной, прости, прости меня! Прости за все. Ты самый лучший. Я так тебя обижал, я так… а ты все равно… Лозу, милый, прости меня. Пожалуйста, прости меня.
- Все хорошо. Главное, мы вместе. Я люблю тебя, Йазу. Не плачь, успокойся. Мы вместе.
Лоз тянется поцеловать его лоб, его щеки, нос – что угодно, лишь бы ощутить губами бледную кожу. Йазу поймет, что теперь он в безопасности, что Лоз любит его. И так рад: ведь они снова вместе. Все закончилось.
- Лозу, у меня к тебе одна просьба, - брат слабо отстраняется, упираясь обрубком в грудь Лоза, но едва ли в силах хоть немного отстранить его от себя.
- Проси все, что угодно!
Йазу отворачивается к стене, но, понимая, что это не спасет его, прикрывает глаза и шепчет:
- Помой меня.
Лоз замирает. Хмурится.
Молчит, и черты лица его костенеют, застывают. Только возле рта подрагивает, то возникая, то исчезая, незнакомая и какая-то взрослая морщина.
- Конечно, - наконец, с усилием выдавливает он. – Думаю, доктор разрешит нам воспользоваться ванной.
- Не угадал, - весело прозвучало от скрипнувшей петлями двери. – Доктор не разрешит. Доктор просто-таки даже запрещает.
В проеме двери стоял Ходжо, жизнерадостно улыбался и мешал ложечкой чай в стакане. Стакан помещался в антикварном латунном подстаканнике, каких Лоз и Йазу никогда не видели в своей короткой и бестолковой жизни, но это волновало их в последнюю очередь.
- О, нет, не надо думать, что доктор Ходжо такой плохой, жадный дядька, и ему жалко для вас своей ванны. Нет, - Ходжо шумно отпил из стакана и продолжил. – Просто доктор Ходжо все-таки врач и считает нецелесообразным купать пациента, наскоро зашитого накануне. Если вы, конечно, не хотите, чтобы швы разошлись.
- Доктор Ходжо, Йазу очень нужно почиститься, - Лоз смотрел на пожилого мужчину взглядом собаки, один раз уже получившей помощь и снова надеющейся. - Может, есть другой способ?
- Ну, в принципе, ты на верном пути, мой мальчик, - Ходжо шумно отхлебнул из стакана, почесал подбородок. – Ладно, его можно протереть спиртом. Это почистит и запах отобьет.
- Спасибо, доктор Ходжо, - просиял Лоз.
- Мне только интересно, как именно ты собираешься это делать, - за стеклами очков темные глаза сделали круговое движение, - без кистей рук.
Смутить Лоза было не просто:
- При помощи зубов, доктор.
- А? Да, забавная мысль. Я готов посмотреть. Впрочем, - Ходжо хмурится, смерив Лоза с головы до ног долгим, почти презрительным взглядом, - не очень меня прельщает возиться с тобой, когда ты в процессе по полной программе нанюхаешься спирта.
Лоз тоже хмуриться в ответ, не поняв сути претензии, но Ходжо опережает его возможную реакцию:
- Ладно, дитё. Помогу вам еще раз. Сейчас все принесу.
Лоз благодарно улыбается вслед доброму доктору и снова поворачивается к брату. Его встречает взгляд полный неподдельного, животного ужаса.

***

- Не позволяй ему касается меня, Лоз! Не позволяй.
Пальцев больше нет, так трудно сжимать запястье брата своими обрубками. Но округлившимся от ужаса зрачкам не докричаться до Лоза.
- Этот человек… Я не выдержу!
- Нет, он хороший. Он поможет. Он сделает все, что надо, Йазу. Не бойся. Так надо.
Йазу дрожит, как пойманная мышь.
- Не подпускай его ко мне… я умоляю тебя…
Лоз видит и чувствует, что Йазу почти не осознает себя от страха и отвращения. Но ведь он сам хотел почиститься. Йазу поймет потом, что был неправ. А сейчас Лоз должен быть непреклонен. Это трудно, и все же он не должен поддаваться жалости. Ради блага Йазу он не имеет права уступить.
- Йазу, все нормально. Это недолго.
Брат в панике пытается забиться в угол кровати. Все против него. Спасения нет!
Дверь тихо открывается, шагов доктора тоже почти не слышно…
Лоз прижимает брата к кровати предплечьями, пока Ходжо, весело посвистывая, обтирает все его тощее тело спиртом. Иногда он присвистывает особенно выразительно и, хотя никакими комментариями это не сопровождается, Йазу все равно мотает головой и сипит сквозь сжатые зубы:
- Лоз, пожалуйста. Пусть он уйдет.
Он такой тощий и изможденный, бледный и жалкий, что Лозу неловко смотреть на его обнаженное тело.
А вот Ходжо, похоже, наоборот настроен оптимистично:
- Не обращай внимания, - между делом бросает он растерянному Лозу. – У него шок после травмы. Пройдет. Рано или поздно. Сейчас закончу, сделаю ему успокоительный укольчик, и будет спать как младенец.
Полные хаоса и страха эмоции Йазу бьются о сознание Лоза, пытаясь прорваться внутрь, но он должен держать их на расстоянии. И спокойный голос доктора помогает. Как опора, как незыблемый ориентир реальности.
- Спасибо, доктор.
Лозу стыдно и неловко за брата, и ему кажется, что Ходжо видит, но намеренно делает вид, как будто не замечает. Он, правда, благодарен.
Потому что чувствует, как Йазу плачет, уткнувшись лицом ему в руку.
К счастью, после укола брат действительно быстро засыпает, наполовину забывшись тяжелым пустым сном.

***

Они вышли на улицу под ласковые лучи солнца: Ходжо уселся на крыльце, навострив свои неуклюже длинные коленки в сторону озера, достал сигареты и закурил.
Лоз подумал сесть с ним рядом, но постеснялся и просто привалился плечом к стене, стараясь выглядеть таким же расслабленным и довольным, как доктор. Яркие блики играли на воде, заставляя его щуриться и морщить лицо. Но при этом Лоз вдруг неожиданно понял, что впервые за много дней ему спокойно.
И пусть он не слышал и не чувствовал эмоций и мыслей доктора Ходжо, этот человек все же не был для них таким же чужаком, как все остальные. Доктор был их, вспомнил Лоз нужное слово, прародителем.
- Куда думаешь податься теперь? – спросил Ходжо.
Лоз посмотрел на него сверху вниз, помялся, но ничего в голову не приходило:
- Доктор Ходжо, а разве нам нельзя остаться?
Ходжо хмыкнул, некрасивая улыбка скривила его большой рот:
- А ты, однако, хамло.
- Я не…
- Ладно, оставайтесь, - протянул Ходжо таким тоном, как будто с самого начала знал, что им некуда идти. - Но никаких вольностей себе с братом не позволяй: угробишь мою работу. Спать можешь на кушетке в холле.
Лоз кивнул. Подумал и еще раз кивнул.
- Ты хороший волчонок. Послушный, - засмеялся Ходжо. – Ты мне симпатичен. Думаю, мы поладим.

***

Так они и остались жить в этом доме. Горы дышали свежестью, лес шелестел листвой и пах хвоей, солнце улыбалось с далекого голубого неба.
Наслаждаясь почти незнакомым чувством безопасности, Лоз всячески искал способ отработать, быть полезным, как-то проявить свою благодарность доктору Ходжо, но того в большей степени интересовала сама природа шинентай. К тому же, доктору было скучно, а лучшего слушателя, чем Лоз сложно даже придумать. Тем более, что в отличие от религии, которую создал для корпорации Шин-Ра Йазу, рассказы Ходжо действительно вызывали у Лоза глубокий внутренний трепет: ведь он прикасался к истокам, к подлинным фактам рождения Сефироса.
Кто бы еще смог им все рассказать? С кем еще, кроме шинентай, Ходжо мог говорить об этом?
Хозяин и гость часами проводили время вместе, сидя на крыльце дома или – к вечеру, когда начинало темнеть – в гостиной и просматривая потрепанные архивные папки. По большей части речь в них шла о Матери и о Сефиросе. Лоз осторожно брал сводки на колени и разглаживал обрубком смятые фотографии смутного силуэта матери в большом чане или худого отрешенного юноши с такими же зрачками, как у него. Он ничего не понимал из выкладок и данных расчетов, он просто видел, что в детстве Сефирос был похож на Кадажа. В смысле наоборот. А став постарше, на Йазу.
- Нравится? – видя его благоговение, довольно спросил Ходжо.
- Мгуу, - не поднимая головы, промычал Лоз. – Он потрясающий. Совершенный, - широкий лоб нахмурился, брови сдвинулись к переносице. – Мне никогда не стать таким. Я даже внешне не похож…
- Я совру, если стану с тобой спорить, - ехидно хмыкнул Ходжо и, затянувшись, все же потрепал Лоза по обросшим волосам левой рукой. – Тем не менее, ты – его продукт. Значит, в нем было и то, что составляет твою сущность. Кроме чистой физической силы и скорости, я имею в виду.

Ходжо задумался, выпуская дым к вечереющему небу, Лоз смотрел на его некрасивый профиль, на сальные слипшиеся волосы и думал, что с возрастом Сефирос мог бы стать похож на этого человека.
- «Потрясающий», ты сказал. «Совершенный», - прочувствованно произнес Ходжо. – И ты прав. Мой сын был произведением искусства. Шин-Ра хотела получить идеального солдата, а я создал абсолютный идеал человека. Сверхчеловека. Интеллект, харизма, сила, способности, талант, внешняя привлекательность – все, о чем мечтает каждый из нас, у него было, - Ходжо коротко прицокнул языком, покачал головой. – Удивительно, что в нем где-то сохранились доверчивость и преданность, которые я вижу в тебе. Я думал, он эгоист. - Ходжо хмыкнул и снова затянулся, его острые плечи поникли.
Над ними по карнизу прыгали вороны, гремели по шиферу когтями. Апельсиновое закатное солнце рисовало золотую дорожку на спокойной воде пруда.
- Волосы у тебя на ощупь точно как у него были.
- Вы очень любили Сефироса, доктор Ходжо?
Быстрый взгляд, отчетливый, как ожог на лице. От предчувствия близкого зверя у Лоза дрогнули ноздри.
Ходжо отвернулся.
Лоз не знал названия для многих эмоций, но он получил свой ответ, и ему просто очень захотелось сказать. И он сказал:
- Доктор Ходжо, если хотите, я могу быть вашим сыном.
Солнце садится, и вороны черными тенями проносятся над слюдяным блеском озера.
Ходжо молчит. Молчит странно, незнакомо. И зверь в нем молчит.
И Лоз улыбается. Кто-то когда-то говорил ему, что если человек молчит, значит, он согласен.
Лоз решает, что можно.
Тучи скрывают луну, и вокруг них воцаряется уже полная темнота.
- Папа, пойдем домой.
Тихий смех Ходжо похож на кашель. Он сидит и смеется, и кашляет на крыльце, и Лоз уходит в дом, так и не дождавшись его.

***

Воздух в комнате брата тяжелый, душный. Лоз пытался зубами открыть окно, но оно не поддалось, и Йазу не разрешил ему позвать Ходжо. Йазу холодно и страшно. А Лоз совсем не хочет слушать его.
Так и сияет от радости.
- Йазу, доктор разрешил нам называть его папой.
«Убей его», молча молит глазами Йазу. Он уже понял, что если продолжать просить вслух, Лоз расстроится, рассердится и уйдет. Преследовать его у Йазу нет сил. Он пока еще едва может сам добраться до туалета.
- И чему ты так рад? – вяло интересуется он у ликующего брата.
- Ну, как же? Он ведь и, правда, наш отец. Он и Дженова родили Сефироса. Мы одна семья, понимаешь, Йазу?
Йазу не просил такой семьи. Ему доверха хватило того, как их Кадаж бредил Матерью. Теперь вот Лоз нашел им отца.
Но если от Матери веяло могуществом, присутствие Ходжо (даже не обязательно в одной комнате с ними, просто в доме) поднимает во всем существе Йазу такой ужас, такую панику, что шинентай не знает, что делать.
И хуже всего, что Лоз не понимает его.
- Лозу, давай уйдем отсюда.
- Зачем? Доктор нас не гонит. Здесь хорошо.
До Лоза не достучаться. У него слишком твердая шкура. Если он не хочет ни чувствовать, ни слышать, он ничего не услышит.
- Я пойду. Вдруг папа меня ищет.
И Йазу снова остается в одиночестве в подавляющей духоте комнаты.

***

На улице надрывается гром. Небо изливает на горы потоки воды. В темноте не видно леса, не видно стен, не видно ничего. Электричество в доме выключено, он тонет во мраке и грозе. Вспышки молний ответным огнем будоражат кровь в жилах шинентай.
А со стен дома смотрят десятки фотографий. Совсем иных, нежели в делах, украденных Ходжо из архива. В рамочках, за стеклом. Ходжо подсвечивает их свечой и неприятно хихикает при виде улыбок на юных лицах, запечатленных во времени людей.
- Наш здоровый коллектив. Почти все полные идиоты. Особенно вот этот. И этот тоже. А вот видишь харю? Это Гаст. Подонок, оспаривал мои методы. Ну и кто в результате победил, а, Гаст? Я победил. Я тебя сделал.
- А это кто, доктор? – женщина в белом халате фамильярно прислонилась к плечу молодого Ходжо на фотографии.
- Это Лу.
- Лу?
- Моя супруга и коллега. Лукреция.
- Супруга, - тупо повторяет Лоз. Ему до сих пор сложно привыкнуть. В жизни Ходжо было столько много людей. Слишком много, по представлениям Лоза. Гигантская толпа. Лозу кажется, что фотографии на стенах посмеиваются именно над ним.
Женщина с зачесанными в высокий хвост тяжелыми волосами иронично кривит бровь, снова и снова встречаясь с ним взглядом на фотографиях. Гибкий брюнет в форме Турка смотрит на Лоза с подозрением, сам настороженный и подобранный на фотографиях.
- А это?
- Винсент. С ним было забавно немного поиграть в ревнивого мужа, пока он не перешел черту.
Сочетание имени «Винсент» и блестящих черных волос кажется Лозу смутно знакомым, но почему он не помнит.
Коллеги по работе. Члены семьи. Ученые, военные. На фотографиях слишком много людей.
Лоз шумно вздыхает, готовый сдаться перед богатством и непостижимостью чужой жизни.
Ходжо оборачивается, светит ему прямо в лицо, и его зверь с интересом разглядывает Лоза из черноты глаз Ходжо.
- Тебя что-то смущает?
Лоз щурится от яркого света, отворачивается. Он растерян, он запутался в своих чувствах, эмоции Йазу отчаянно стучатся в разум, но он намеренно отгораживается от них.
Впервые в жизни Лоз чувствует, что не уверен в себе.
- Говори, не бойся.
Лоз снова вздыхает и решается:
- Доктор Ходжо… Папа… А нам с Йазу точно найдется место в вашей жизни?
Ходжо умеет издавать очень неожиданные звуки. Он хмыкает и фыркает одновременно. Потом бесцеремонно треплет Лоза по щеке свободной рукой, и от его прикосновения внутри вибрирует и переливается сила.
- Малыш, я подарил моей жене вечную молодость. Я превратил своего любовника в монстра. Единственного сына я создал богом. Неужели ты думаешь, что я не смогу сделать вас, дети, просто по-человечески счастливыми?
Лоз несмело и благодарно улыбается.
- Ты еще хвостом повиляй, дурачок, - забавляется Ходжо. – Просто смех. Артур даже представить себе не мог, как мы ошибались. Они хотели, чтобы я создал им уникального полководца, и получили Сефироса. И все, что к нему прилагалось. А просто делать надо было таких, как ты.
У доктора холодные цепкие пальцы, которыми он треплет Лоза за щеку, в отличии от большинства людей не глядя на него снизу вверх.
- Идеальных солдат. Сильных, послушных и верных.

***

После дождя в водосборных цистернах на крыше скопилось достаточно воды, чтобы ее можно было не жалеть. Ходжо от души повеселился, гоняя Лоза с половой тряпкой в культях по дому, но заметно чище от этого не стало, и, поломавшись еще немного, доктор разрешил Лозу наконец искупать Йазу по-человечески.
Даже воду разрешил согреть.
В тесной ванной комнате Йазу мнется босыми ступнями на кафеле, голый, тощий как скелет, жалкий. Вода хлещет его по затылку, по плечам, по спине. Обеими руками он опирается о плечи Лоза, который тихо и неумело ругаясь, пытается тереть брата кое-как намыленной губкой.
Они опять не разговаривают, но не потому, что поссорились, а просто им не о чем говорить.
Лоз очарован доктором Ходжо.
Йазу хочет, чтобы Лоз его убил.
Лоз не соглашается, и от бессилия и страха Йазу опять плачет.
Смывая слезы, вода стекает по ним обоим и уходит в сток под ногами.

***

У Ходжо есть маленькая старомодная рация, и иногда он ходит послушать новости на склон горы, там лучше ловятся радиоволны. Он никогда не говорит, что слышал, даже если Лоз очень просит. Чаще просто посмеивается или пожимает плечами, иногда хмурится, иногда треплет Лоза по плечу или по спине.
Лозу вполне хватает.

***

Мне одиноко и холодно.
Лозу? Я хотел, чтобы ты пришел, а ты не пришел. Ты опять ходил с этим человеком. Плохим человеком, ужасным человеком, чудовищным человеком. Неужели ты не чувствуешь монстра, который живет у него внутри. Лозу? Почему ты сердишься, когда я прошу тебя убить его? Почему ты не слушаешь меня?
Лозу, мне страшно.
Да, я сержусь на тебя. Я на тебя зол. Но, Лозу…
Мне страшно здесь. И больно, и холодно. Лучше бы я умер.
Почему ты совсем не хочешь понять меня, Лоз?
Ходжо нельзя доверять. И не хмурься так. Я серьезно говорю. Слушай меня, Лоз.
Не смей опять уходить! Не смей.
Не смей опять оставлять меня одного.

***

- Твой брат ревнует, - между делом бросает Ходжо, не отрываясь от записей, которые ведет с тех пор, как взял образец дыма у Лоза из руки.
Лоз молчит. Ему немного стыдно за Йазу перед доктором. Потому что Йазу – неблагодарный.
- Он боится.
- Нет, Лоз, малыш, он тебя ревнует. Поверь мне. Вы ведь любовники.
И это не вопрос. Смущенный еще больше прежнего, Лоз и вовсе не знает, куда себя деть.
- И как он в постели? Хорош? – продолжает подзуживать его Ходжо дальше, и зверь внутри доктора шевелится, тоже проявляет интерес. - Мягкий и послушный? Развратный и яростный? Кожа как фарфор. Стоны как музыка. Так ведь?
- Пап, не надо.
- А что так? Я же не претендую. Удивляюсь, почему ты сам его игнорируешь? Променял девочку на папочку. Нехорошо, мальчик мой, нехорошо.
- Йазу не девочка, - сердится Лоз. – И я сам решаю… Я теперь сам все решаю.
- Ну-ну, - веселится доктор Ходжо, и Лоз только пыхтит, растерянный, почти на грани обиды. Он сам не понимает себя.
Не может же он сказать папе, что стоит ему прийти к Йазу, как тот начинает плакать и умолять убить Ходжо. Это невежливо.
Лозу это совсем не нравится.

***

Замечательно, мы снова не разговариваем. Доволен, добился своего?
Почему ты такой слепец, Лоз?
Бессилие и страх бегут по венам. Бессилием дышит кровь. Страх пережимает горло. Снаружи ночь, но и в ней нет спасения.
Лоз, я докажу тебе, как ты ошибаешься в этом человеке. Тебе будет больно, но иначе ты не поймешь.
Мне тоже будет неприятно. Мне будет отвратительно. Гадко.
Но другого способа я не знаю.
Как еще достучаться до тебя?
Пока я крадусь вдоль стены, темнота помогает мне, поддерживает под локти. Я слышу, как ты похрапываешь у себя на софе. Дурачок, мой славный, мой ласковый, мой верный Лозу, поверь мне, я не хочу делать того, что сделаю. Ты сам виноват.
Ты поставил этого человека между нами.
Ты променял все, чем мы были, на глупое право стать названным сыном чудовища, не пощадившего собственного ребенка.
Ты виноват!
И все равно я хочу вернуть тебя. Хотя бы так.
Крадусь по лестнице. Как будто и не я, как будто нет никого, кто бы пробирался среди ночи наверх. В комнату Ходжо.

***

Лунный свет из окон двумя правильными геометрическими фигурами лежит на полу, тянется к кровати, на которой спит длинный, тощий старик.
И чудовище в нем тоже спит. Нет, лишь дремлет чутко, прислушиваясь к приближению Йазу.
У шинентай нет оружия. Нет никакого оружия, каким он мог бы воспользоваться теперь. Кроме его тела. Абсолютно голый, холодный и в то же время почти не ощущающий холода, Йазу кошкой забирается на кровать, на четвереньках крадется над доктором, позволяя своим волосам скользить по руке Ходжо.
Он чувствует заинтересованность чуткого зверя, и от страха у Йазу немеют губы, но в то же время его вроде как бы и нет здесь. Все это сон. И сон не про него. Плавно он прогибается и касается языком шеи доктора возле уха.
Ходжо морщится во сне, все его тело расслабленно. Осмелев, Йазу склоняется над ним, не чувствуя вкуса, припадает губами к плечу. И в следующее мгновение свет меркнет, невероятная сила безжалостно швыряет его на кровать, зверь рычит, торжествуя над беспомощной добычей, зубы впиваются в плечо. Йазу старается бороться, но больше для вида. Он знает, что все его попытки окажутся тщетны, но это совершенно не важно.
- Су-у-у-у-учка, - пугающе ласково шипит Ходжо на ухо Йазу, ловко выкручивая ему руки. – Долго тебя пришлось ждать.
Йазу ничего не говорит. Несмотря на свою худобу, навалившийся на него доктор кажется удивительно тяжелым, вздохнуть невозможно.
- Что же ты к старику пошел, когда у тебя брат давно мается? – насмешка колкая и холодная, а все тело Ходжо, похоже, состоит из одних острых углов. – Неужто я до сих пор так неотразим?
Йазу тихо стонет, скорее от боли в вывернутых руках, чем от удовольствия, но это уже неважно.
«Скорее бы», мысленно просит он.
- Злая ледышка, – усмехается доктор, приподнимаясь над ним. – Плохой мальчик.
- Так накажи меня, - про себя удивляясь, как легко доктор сам выбрал наиболее желательный сценарий, бездушно предложил Йазу. На кокетство не было сил. Все получалось и так.
- Наказать? - Ходжо смотрит на него сверху, его черные глаза, будто угли, в любой момент готовы полыхнуть пламенем. Почти парализованный страхом и отвращением, Йазу выдавливает на губах призрак довольной улыбки.
Ходжо рывком вздергивает его на колени, не выпуская намертво зажатых предплечий, одним тягуче долгим движением оказывается позади Йазу, опрокидывает его нагое ломкое тело себе на колени, затылком к животу, и вдруг зовет:
- Ло-о-о-оз! Мальчик мой. Иди сюда.
Нет, все должно было быть не так! Йазу в панике взбрыкивает, но не может вырваться из цепкого захвата Ходжо. А на лестнице уже звучат шаги Лоза.
- Доктор Ходжо, - умоляюще выдыхает Йазу, запрокинув назад голову.
- Ожил наконец-то, - безжалостно ухмыляется доктор и, довольно улыбаясь, кричит: - Лоз, шевели ногами. Сколько мне ждать?
Дверь открывается, включается свет, и на пороге сонный и вялый появляется Лоз. Чтобы через миг напряженно подобраться при виде зрелища нагого Йазу в захвате доктора.
- Па-ап? – тихо спрашивает Лоз, требовательно вглядываясь в них обоих.
Йазу закрывает глаза, ему обидно и страшно, он не знает, что делать. Из глубины груди начинает кашлем вырываться смех. Смех вперемешку со всхлипами.
- Смотри, до чего ты брата довел, Лоз, - осуждающе скрипит над головой ироничный голос Ходжо.
- Я не… - обиженно начинает оправдываться Лоз.
- Иди сюда, - перебивает Ходжо. – Хватит уже тянуть. Трахни его наконец.
От звука этих слов, от ощущения того, что Лоз реагирует на них, Йазу вздрагивает и сжимается, пытаясь коленями спрятать доказательство, что он сам не остался равнодушен к бесстыдному предложению доктора.
Не открывая глаз, он слышит и чувствует, как Лоз подходит к кровати. Все тело Йазу вибрирует в ответ на удары его пульса. Это невыразимо унизительно и стыдно. Все, что происходит. И одновременно Йазу чувствует, как его шея заливается румянцем непроизвольного возбуждения.
Лоз садится рядом, и его близость неожиданно приносит такое облегчение, что Йазу больше не в силах сдерживать слезы.
- Пап, отпусти его, - говорит Лоз и обнимает Йазу обеими руками, прижимает к своей широкой теплой груди. Его тело дышит желанием и жаром, но губы, коснувшиеся лба брата, удивительно нежны и сдержаны. – Ты, правда, хочешь? – спрашивает Лоз так серьезно, что Йазу неожиданно понимает: если он скажет «нет», Лоз его не тронет.
Плача, Йазу прячет лицо и чувствует, как брат ласково гладит его по спине, и от прикосновений во всем теле разливаются радость и покой. Доверие и благодарность.
- Да, - еле слышно выдыхает Йазу. – Да, Лоз, хочу.
Их тела физически измучились друг без друга. Они так давно не были вместе.
Лоз обрубками сжимает его лицо, отстраняет Йазу и, склонившись, начинает беспорядочно целовать его. И в его руках Йазу медленно отогревается, слабо, призывно постанывает.
Получив разрешение, Лоз становится тороплив и жаден, но все же замирает, распрямляет спину:
- Пап? – спрашивает он Ходжо.
- Ничего, мальчики, я не возражаю. Резвитесь прямо здесь, - он никуда не собирается уходить. – Я, правда, уже староват, чтобы поучаствовать, но думаю, могу пригодиться.
Голос доктора глухой и неожиданно низкий, как будто эти слова произносит не он, а зверь внутри него. И зверю очень нравится все, что происходит.
Но Йазу уже не боится. Поскуливая от желания, он сползает поцелуями по груди Лоза на живот, лижет ему пупок, утыкается лицом в пах. Тепло, и упругая настойчивая плоть, уткнувшаяся ему в щеку, и самый родной запах.
- Йазу, Йазу, - дышит Лоз, непрерывно лаская своими культями его волосы.
Сбоку пододвигается к ним доктор Ходжо, и Йазу вздрагивает, ощутив его руку у себя на спине. Пальцы скользят от лопаток вниз, заставляя сжиматься и вздрагивать от неожиданной ласки.
- У Сефироса была одна безотказная эрогенная зона, - весело шепчет доктор. – Надо проверить, передалась она или нет.
Пальцы убирают мягкие серебряные пряди с его шеи сзади, и жесткие губы впиваются в то место, у самой кромки волос.
Руки, ноги, все тело Йазу скручивает судорога восторга, пах дергает возбуждением, и, вскрикнув, он непроизвольно заглатывает член Лоза в горло. Лоз хрипло выдыхает над ним.
- Что и требовалось доказать, - довольно посмеивается доктор, целуя то место, где, похоже, только что оставил засос.
- Йазу! – бедра Лоза бьются требовательными толчками, заполняя желанный влажный рот брата своей агонией. – Йазу! Йазу!
И в ответ на его рывки, на хриплый звук его голоса, Йазу прогибается в спине. Он ни о чем не думает, лишь получает и дарит удовольствие.
- А он вполне эротичен, - комментирует Ходжо, пододвигаясь к Лозу. – Слишком женственный на мой вкус, но тебе ведь это не важно?
Не поднимая головы, не прекращая сосать, Йазу по звукам и движениям Лоза догадывается, что доктор целует его брата. Не в губы, целует его плечи, шею, грудь. Отголосками ощущений чувствует, как Ходжо мучает соски Лоза, и сам вздрагивает от удовольствия.
- Йазу, я… - бедра Лоза напрягаются, и Йазу расслабляется, готовый глотать, крепче обнимает своими обрубками ноги брата. Залп знакомого вкуса ударяет в горло, пенится на губах.
- Так, достаточно, - Ходжо отталкивает растерявшегося Йазу в сторону и цепкими пальцами выдаивает сперму Лоза себе в руки.
- Уф, - Лоз, как большая игрушка, тяжко оседает на кровати.
Йазу недовольно косится на доктора, но получает в ответ многообещающую улыбку.
- О тебе же забочусь, дура, - веселится тот и, склонившись, целует Йазу в спину и в поясницу, снова вынуждая вздрагивать и стонать от самых простых прикосновений. – Лоз, иди сюда, посмотри, тебе должно понравится. Мне всегда нравилось смотреть, как я его подготавливаю.
- Сейчас, - бурчит Лоз и, приподняв Йазу, жадно целует его в рот. Его язык такой настойчивый и требовательный, что трудно поверить, что он только что кончил.
И Йазу тает от желания, от собственной слабости и покорности, тает и растворяется в удовольствии. Сам покорно раздвигая колени в ответ на прикосновения Ходжо.
- Когда у тебя нет пальцев, немного сложно подготовить отвыкшего партнера, - деловито сообщает Ходжо, и Йазу скулит и стонет, чувствуя умелые прикосновения сзади. Массирующие, вминающиеся внутрь, возбуждающие. У Ходжо длинные пальцы. Длинные пальцы с крупными суставами. Скользкие от спермы Лоза. И эту сперму он с удовольствием втирает в отверстие Йазу, вмазывает ему внутрь, раздвигая зажившие мышцы.
Глупо реагировать на прикосновения этого монстра, но Йазу колотит крупная дрожь. Доктор точно знает, где искать центр удовольствия, и безжалостно массирует его, заставляя стонать и похотливо подаваться навстречу.
- Пап, хватит, дай мне его.
- О, ты уже готов, - посмеивается Ходжо, и пальцы исчезают, оставляя Йазу открытым, растянутым, изнемогающим от желания. Он поворачивается на бок и смотрит, как Ходжо гладит живот Лоза, размазывает остатки спермы по его снова поднявшемуся мощному члену. – Сефирос тоже был похотливым мальчиком. Мог два-три раза кончить, пока его трахаешь, - между прочим, делится с ними Ходжо, заметив, что Йазу смотрит на них, и приказывает. – Ляг на бок, левое колено согни и поддерживай локтем.
Йазу повинуется не столько знакомой властности голоса, сколько собственному желанию скорее уже, скорее отдаться брату. Его нутро изнывает от пустоты.
Лоз ложится позади него, прижимается грудью к спине, лбом уткнувшись в плечо, жарко дышит. Его сильная рука проскальзывает рядом с рукой Йазу, настойчиво вздергивает его колено выше. Горячий, твердый член слепо тыкается между ягодиц.
- Мальчик, мальчик, - шепчет и посмеивается рядом Ходжо, и Йазу чувствует, как пальцы доктора направляют член брата в его отверстие.
Это вторжение - плавное, уверенное, неотвратимое, заполняет его до предела. Соединение с Лозом невозможно сравнить с сексом с кем бы то ни было еще. Секс с Лозом переплавляет его в нечто лучшее, большее, светлое. Если бы было возможно не разрывать эту связь! Всегда ощущать его жаркое, мощное биение внутри. Лоз не двигается, тоже наслаждаясь моментом полного слияния в одно. Жарко дышит в плечо, а потом трется носом о шею, разбирая волосы и впивается губами в то место, где еще багровеет оставленный Ходжо засос.
Йазу выламывает от наслаждения. Чувствительность такая будто в этом месте нет кожи.
Культя сама дергается к его сочащемуся,забытому всеми органу.
- Так, детка, так, - шепчет голос Ходжо, и его цепкие пальцы сжимают мошонку Йазу, вынуждая похотливо застонать в полный голос.
- Йазу, люблю… - хрипит сзади Лоз, и его бедра приходят в движение, вырывая член и снова с силой вгоняя его обратно. Настойчиво, даже грубо. Но Йазу только рад грубости. Он уже ничего не соображает, только чувствует жаркий вихрь из рывков внутри, и то, как пальцы Ходжо играют его собственным членом. И он любим, любим.
- Йазу, Йазу, Йазу, - тяжело дышит в затылок Лоз. Его тело, мокрое и сильное, прижимается сзади. Сильный, надежный, преданный. Навсегда.
- Детка, - посмеивается Ходжо, лаская его. И, кажется, чудовищный зверь доктора тоже лежит вместе с ними на постели и довольно облизывается, наблюдая за тем, как они трахаются.
Зверь доволен.
Йазу чувствует его взгляд, холодный, оценивающий. Наверное, так смотрел бы сам Сефирос, но его нет, есть только его отец. Который когда-то так же трахал самого Сефироса.
- Йазу, - хрипит Лоз и впивается зубами ему в плечо.
Боль – это дивная приправа. Йазу стонет, отчаянно пытаясь сжать ноги и сам сжимаясь внутри, и кончает в настойчивые руки Ходжо.
Кончает долго, будто выворачиваясь наизнанку, а Лоз все продолжает таранить его. И сам кончает.
Потом они просто лежат и дышат вразнобой. И Ходжо посмеивается над ними и что-то там бормочет. И член Лоза все еще внутри.
- Я люблю тебя, - шепчет Йазу, сворачиваясь клубочком.
Лоз только крепче обнимает его. Все его тело дышит благодарностью. Между ног липко и мокро, но это такие мелочи.

***

Прижавшись друг к другу, как щенки на морозе, шинентай спят в кровати Ходжо. Доктор сидит с ними, по-турецки подобрав под себя ноги. Он курит и гладит спящего Лоза по голове. Зверь в нем напряженно прислушивается, и Ходжо тоже прислушивается.
Они оба умеют слышать далеко.
И знаю, что именно они слышат.

***

Рев мотоцикла.
***

Клауд ищет шинентай. Они его последняя связь с Сефиросом. Последний шанс достать ненавистного, вожделенного врага.
Клауд.
В своем стремлении победить сверхчеловека, ты сам почти перестал быть человеком. Узнав, что ты не был его другом. Узнав, что ты не был его клоном. Ты выбрал единственную, свободную роль – стал его убийцей.
Убийцей своего кумира. Снова и снова. Можно ли придумать наркотик страшней и соблазнительней?
Клауд знает, что он вышел на верный след. Он уже почти нашел их.
Он умеет бесшумно красться даже с огромным мечом за спиной. Черное пятно среди темноты. Сгусток ненависти и холодного желания убивать. Он бесстрашен и хладнокровен, все его чувства выжжены запредельным гневом.
Внутри, как и снаружи, дом не выглядит обжитым. Но Клауд давно научился не доверять своим чувствам, заменив их почти звериными инстинктами.
В полной тишине он резко оборачивается к почти невидимой во мраке лестнице, и на повороте угадывает в слабом свечении луны силуэт человек. Слишком высокого для шинентай, худого, хищного. С отблеском на светлых волосах. На мгновение сердце умывается счастливой ненавистью, но почти сразу же приходит обидное узнавание. Этот человек тоже должен быть мертв. Но это не Сефирос.
Вспыхивает свет.
Клауд щурится, приглядываясь к спускающейся по лестнице долговязой фигуре. Нескладный, безобразный, длиннорукий, Ходжо – часть того зла, которое сожрало Сефироса.
Убить его снова будет правильно.
Но все же у него есть и более важное дело.
- Ходжо. Так это ты прячешь его выродков, - шипит Клауд.
- По научному говоря, их нельзя назвать выродками. Шинентай – остаточный фантом, обретший плоть по воле Дженовы, - улыбается в ответ Ходжо.
Он совсем седой. И почему-то это бесит Клауда даже больше, чем тот факт, что он жив. Может быть потому, что так сходство между отцом и сыном становится более заметно.
- Мне наплевать, - тихо произносит Клауд, поднимая огромный меч. – Я могу убить сначала тебя, а потом их. А могу наоборот. Выбирай.
- Глупец, - усмехается Ходжо. - Неужели ты всерьез считаешь, что я отдам тебе детей просто так?
И в расслабленной позе старика появляется знакомая грация дремлющего чудовища. Монстра, отца и творца монстров. И богов.
Волосы на загривке у Клауда становятся дыбом. Он плохо помнит, но все же помнит тварь, которая живет в докторе. Однажды он уже сражался с ней. И пусть при помощи своих товарищей, но он одолел ее тогда. Убьет и теперь.
Клауд разучился бояться.
- Папа?
- Доктор Ходжо?
Шинентай скатываются сверху, как прыгающие по лестнице резиновые мячики. Они спали, видно по лицам, по растрепанным волосам: Йазу в наскоро запахнутом халате доктора, Лоз вообще голый.
Без единого слова они становятся между Клаудом и доктором. Лоз неловко трет предплечьем глаза, еще слипшиеся ото сна.
Клауд смотрит на них. Он очень хочет увидеть в них сейчас Сефироса, чтобы убить его. Но, сука – память вынимает из колоды другую карту.
Кадаж. Ребенок. Не Сефирос.
Братья смотрят ему в лицо и неожиданно, будто почувствовав его заминку, Йазу расслабляется. Расслабляется и текучей блядской походкой идет прямо к нему. Идет безоружный и безрукий навстречу лезвию его меча.
Клауд угрожающе и почти что жестом защиты поднимает оружие выше, прижимает его к шее Йазу.
- О, ты так сильно любишь его, да? - заботливо шепчет Йазу. – До сих пор любишь его. Бедняжка.
- Смерти хочешь, тварь? – в жесте, которым Клауд пытается остановить Йазу, сквозь уверенность силы проглядывает удивление. И сомнение. Тело само хочет отступить перед безоружным.
- Ты просто заблудился, нии-сан, - Йазу не пытается отстраниться от лезвия меча. Собрав волосы через плечо, он голой шеей прижимается к лезвию. – Ты пришел убить нас, Клауд?
Глаза в глаза. Энергия мако кипит в них, и Клауд кивает, молча.
- Йазу! – Лоз хочет к брату. Он не понимает его действий. Но он должен быть рядом. Йазу даже не оборачивается на зов. И только жесткие пальцы доктора сжимают его плечо. Как будто Ходжо видит и понимает что-то, чего не видит он.
- Пожалуйста, убей меня, Клауд. Я хочу к Сефиросу.
- Что?
- Там Кадаж. Там Мама. Я очень хочу к ним.
Бледная кожа ласкается к широкому лезвию.
- Я прошу тебя, убей меня, Клауд. Не бойся, потом Лоз почти наверняка прикончит тебя. И, скорее всего, убьется на этом сам. И тогда все мы наконец-то попадем к Сефиросу. Это так просто, Клауд. Вот увидишь! Пожалуйста, сделай это.
- Йазу, не надо! – в ужасе хрипит Лоз, и Ходжо приходится изо всех сил вцепиться в него, не давая броситься к брату.
- Нии-сан, не бойся, - шепчет Йазу и трется о лезвие. – Ты ведь давно хочешь этого. Я тоже хочу. Я очень устал жить. Помоги мне.
Клауд смотрит в зеленые кошачьи глаза, блеклые, больные, опустошенные. И видит в них себя.
- Остаточный фантом, - одними губами шепчет Клауд.
- Почему ты колеблешься? Ведь ты единственный, кому под силу сразить нас. Клауд, я напомню тебе. Это я создал веру, прославляющую Сефироса, - в вырезе халата видна бледная грудь. Ключицы, ребра так и торчат сквозь кожу. Невозможно даже представить Сефироса настолько жалким и истощенным как Йазу. - Это я внушил людям, что его смерть от твоего меча была задумана им самим как самопожертвование и подвиг. Хуже того, я объявил тебя первым апостолом твоего врага. Карающей десницей его. Я опорочил твой подвиг, нии-сан. Что мне еще сказать такого обидного, чтобы ты перестал стоять, как статуя, и проткнул меня?!
- Хватит, довольно, - Клауд сглатывает и отшвыривает свой меч. – Я достаточно был куклой в руках Се… Сефироса, чтобы теперь слушаться его собственной куклы. Не бывать по твоему, сука.
- Нет, Клауд, - Йазу бросается нагим телом ему на грудь, и Клауд почти паническим, полным отвращения жестом перехватывает его за горло. Непроизвольно сжимает руки, душит.
Йазу удивительно эротично стонет в его захвате.
Лоз рычит и вырывается из рук Ходжо. Прыгает вперед и кидается на колени как раз вовремя, чтобы подхватить падающего Йазу, которого Клауд изо всех сил брезгливо отшвырнул от себя.
- Вот видишь, не только старый доктор может облажаться, - смеется с лестницы Ходжо. – И у тебя выходит не так, как запланировано.
Клауд стоит над сидящими у его ног шинентай.
- Уродцы, уродцы, - тихо с ненавистью повторяет он.
Йазу смеется и плачет, Лоз хмурится и зло косится на Клауда, но при этом не отпускает Йазу из рук.
- Ублюдки.
- А ты убил Кадажа, - вдруг огрызается Лоз.
И это звучит для Клауда как удар под дых.
Мальчик. Ребенок. Куколка, одержимая безграничной любовью к недосягаемой Матери. Не тот подвиг, которым Клауд гордится. Если бы он мог, он с удовольствием переложил бы смерть Кадажа на совесть Сефироса. Но Клауд честен.
Он слишком хорошо помнит маленького светлого воина с двойным мечом. Куда больше Сефироса, чем эти двое: дурак и шлюха. Потерянные дети.
- Простите меня.
Клауд не знает, что последние слова произнес он сам. Но ему вдруг неожиданно становится совсем чуть-чуть, самую капельку легче.
- Мы не злимся, - за обоих шепотом отвечает Йазу. – Кадаж сейчас вместе с Мамой. Мы были бы там же, если бы ты добил нас.
- Э-э-э-э, лично я полагаю, вас тогда просто бы не было, - задумчиво произносит Ходжо. – Но это сложный вопрос. Предлагаю выпить кофе, а то ночь на дворе, я что-то плоховато соображаю. И, Лоз, одень что-нибудь. Простынешь.

***

По утрам в горах краски удивительно нежные. Когда смотришь на лес и озеро, залитые ласковым светом, в голову само по себе приходит слово «невинность».
Клауд сидит на крыльце дома Ходжо, рядом с ним сидит Йазу. Он все еще в халате. Такой тощий, что, кажется, почти и не занимает места. Лоз стоит у него за спиной, привалившись плечом к столбу у входа.
Над запущенным цветником у входа кружат мелкие синие бабочки. Одна из них, подлетев к крыльцу, бесстрашно садится на культю руки Йазу.
«Они ведь оба калеки», - неожиданно думает Клауд.
Ему страшно и помыслить, что он мог бы сидеть вот так вот рядом, плечом к плечу с истощенным и выжатым Сефиросом. И смотреть, как Сефирос любуется бабочкой на уродливом обрубке руки.
Клауд отвернулся.
- Будьте осторожнее, парни, - не поднимая глаз и смущенно потирая щетину на лице, сухо произнес Клауд.
- Да, что нам может здесь угрожать? – засмеялся Лоз. – Здесь, с папой?
Клауд так посмотрел на него, что Лоз перестал смеяться и затих. Так мог посмотреть на него когда-то Кадаж.
- Ходжо, - просто ответил Клауд.
- Не-е-е-ет, - почти обиженно протянул Лоз, - папа не…
- Он вам не отец, - также жестко отрезал Клауд. – Он и Сефиросу-то по-человечески отцом не был. Не верьте ему.
Йазу только вздохнул и потерся спиной о колено Лоза.
- Будьте готовы к тому, что он может захотеть сделать из вас все что угодно… пробудить в вас Сефироса.
- Лучше бы Кадажа, - совершенно серьезно ответил Йазу. И Лоз согласно кивнул.
Клауд не нашелся, что на это ответить. Похоже, они оба без колебания отдали бы свои жизни, если бы это могло вернуть погибшего брата. И не видели в том ни заслуги, ни подвига. К ним нельзя было подходить с обычной человеческой меркой поступков.
- Знаешь, так забавно наблюдать, как ты пытаешься настроить против меня моих детей.
Доктор Ходжо тоже вышел на веранду. Стоит в дверях и гремит ложечкой в стакане с чаем.
- Тебе чего надо? – не оборачиваясь, грубит Клауд.
- Ничего. Вот разве что от сигарет я бы не отказался.
- Вы курите, доктор? – слабо удивляется Йазу.
- Да, сынок, грешен, - Ходжо виноватым жестом разводит руками, но черные глаза его веселятся.
Клауда даже передергивает от столь циничного выбора слов. Не споря и не возражая, он молча идет к байку и возвращается с двумя пачками, которые, не глядя, бросает Ходжо.
- Премного благодарен, - вежливо отвечает тот.
- Надеюсь, ты скоро все-таки сдохнешь, - огрызается Клауд.
Спустя несколько часов он уезжает.

***

А вечером небо снова прорвало дождем.

***

Ночь надежно укутала мои плечи холодной темнотой. Здесь, на веранде, вы не найдете меня. Просто не подумаете искать здесь. А ночь зовет, зовет выйти под ливень. Дождь завораживает и манит меня.
Темная пелена снаружи, ледяные росчерки ливня. Его дыхание ложится мне на плечи освежающей сетью из страха и сознания собственной беспомощности. И опьянения этими чувствами.
Лозу, тебе никогда не понять. И Кадаж тоже… он никогда бы не понял. Он осудил бы меня за слабость.
Холодные поцелуи и ровный шум за перилами веранды. Всего четыре шага и так легко представить, как тяжесть ливня, обжигая, ляжет в мои ладони.
Которых у меня больше нет.
Всего лишь самый обычный дождь. Не тот ослепляющий горький яд, который пожирал нас в тот день, когда умер Кадаж. Просто сильный дождь. И все же страх так ярко вплетается в мою фантазию, что я почти чувствую холодную влагу, въедающуюся в линии на ладонях, выжигающую тонкую кожу в ложбинках между пальцами. И отдельные капли пробивали бы ладони насквозь. На вылет. Как пули. Превращая мои руки в кружево.
Я очарован мечтой о боли. Этот страх настолько прекрасен, что хочется отдаться ему.
Мне это только чудится или я уже иду под дождь, Лозу?
Лозу, прости меня.

***

- Пап, а ты не знаешь, где Йазу?
- А что, он пропал?
- Я чувствую его, но не могу найти.
- Разиня, опять упустил брата. Иди, ищи.
Разбрызгивая лужи, Лоз выбегает под дождь. Морщится, потому что ему тоже не нравится вспоминать обжигающую влагу, сжигавшую их тела в тот день.
Ночное зрение рисует серебром силуэты деревьев, взбиваемую каплями гладь воды, пелену, колыхающейся от ветра травы под ногами. Лоз ежится от холода и бежит туда, где в гуще деревьев и кустов отчетливо пульсирует слабое зеленовато-белое свечение Йазу.
Брат сидит на траве и дрожит. Мокрый, ничтожный, жалкий.
Похоже, он готов раствориться в ночи и в ливне, растаять, утечь вместе с потоками воды в небытие.
- Йазу! – Лоз падает на колени рядом с ним, обнимает обеими руками, защищая от дождя и холода. Закрывая собой.
Йазу молчит, холодный и мертвенный как изваяние.
- Йазу, пойдем домой, - просит Лоз.
- Не хочу, - легкий шепот травы. – Оставь меня.
- Йазу, я тебя прошу, - Лоз прижимается лбом к затылку брата, крепче сжимает его обрубками рук. – Пойдем домой.
- Лоз, оставь меня. Я, правда, ничего не хочу.
- Йазу, - шепчет Лоз беспомощно и устало. – Йазу. А я так надеялся, что теперь все будет наконец хорошо.
Вокруг них стонут и шатаются в темноте деревья.
- Йазу, скажи, ну что я делаю не так? Я на все для тебя готов. Я очень тебя люблю. Ну, разве этого мало? Йазу, я тоже не могу бороться один. Помоги мне, ну хоть немножечко. Или на фига я все это делаю?
Лоз плачет, плачет взахлеб, но под дождем не видно. Холодная вода стекает с его обросших спутанных волос, умывает лицо.
- Я не могу хотеть жить за двоих. Йазу, мне тоже тяжело. Помоги мне.
Ветер воет над ними, небо сердится и хлещет потерянных шинентай злым холодным дождем. Как будто хочет смыть их с лица земли.
- Йазу, я тоже так не могу.
- Лоз, - тихо отвечает Йазу и запрокидывает голову на плечо брату.
Большие руки судорожно сжимаются поперек его тощей груди.
- Лоз, мы – недоразумение?
- Я не знаю. Я хочу, чтобы все было хорошо. Я хочу, чтобы ты любил меня. Я хочу жить. Йазу, ну что мне сделать?
- Лоз, дурачок, - грустно улыбается Йазу. – Ладно, пойдем домой. Хватит плакать.

***

- Так-так, - оценивает Ходжо мокрых шинентай, появившихся на крыльце. – Нагулялись?
Лицо у Лоза красное и опухшее от слез, он тяжело, шумно дышит, стараясь скрыть свою слабость.
- Доктор Ходжо, можно нам полотенца? – спрашивает Йазу.
Спустя пару минут они уже сидят на софе, и, укрыв свои плечи одним полотенцем, Йазу вытирает вторым голову Лоза.
Ходжо устроился рядом с ними верхом на стуле и внимательно наблюдает за братьями.
- Я вот все думал, Йазу: ты ведь совсем не похож на Сефироса. Совсем не похож. И все же в тебе столько черт, которые мне прекрасно знакомы.
Йазу поворачивается к доктору, и узкая кисть Ходжо касается его щеки, кончики пальцев приглаживают мокрую бровь.
- А все просто. Ты похож на нее.
- На Маму? – лица Лоза не видно под полотенцем, но в его голосе удивление и радость.
- И да, и нет, Лоз. Не на вашу Мать. На мать Сефироса. На мою жену.
Снова пальцы скользят по брови Йазу, замирают у виска:
- На Лукрецию.
Йазу молчит, застыв как парализованный. Только свет чуть подрагивает в его узких зрачках. Беспомощно.
- Странно, что я сразу не понял. У тебя ее овал лица. Ее нос. Ее губы. Ты даже хмуришься очень похоже. Кровь все же дала себя знать. Как ни парадоксально.
Ходжо, кажется, почти с сожалением отвел руку. Отвернулся.
- Дженова должна была создать тебя женщиной, Йазу. Ревнивая сука чуть было все не испортила. Но, на ваше счастье, мальчики, у вас есть я, - доктор поднимается, чуть не опрокинув стул. - Идемте со мной.
Лоз тот час же вскочил с места, шумным движением своего тела выводя Йазу из ступора.
- Папа что-то придумал, - довольно сообщил он растерянному брату.
Им еще не случалось спускаться в большой подвал под домом, где располагался генератор, обеспечивавший особняк электричеством. А в комнатах за генератором шинентай и подавно не бывали.
И можно было бы удивиться той нехарактерной стерильной аккуратности, которую Ходжо проявлял в том, что касалось работы, если бы обоих братьев не накрыло сильнейшее ощущение дежа вю. Посреди комнаты размещался вертикальный чан с зеленоватой жидкостью. Стремительно бежали вверх пузырьки.
- Вам, наверняка, приходилось сталкиваться с тем, что вас принимали за клонов Сефироса. Ведь так? Этому есть причина. В Шин-Ре действительно пытались воспроизвести моего сына. И клонов было немало. – Доктор прошел к чану, по-хозяйски похлопал рукой по стеклу. – Скажу честно, удачных среди них не было.
- Доктор Ходжо, зачем вы говорите об этом нам? – выступая вперед, тихо спросил Йазу.
- У меня есть последний подарок для вас, дети. То, что сможет удержать вас вместе. То, что привяжет вас к миру.
- Зачем, доктор Ходжо. Зачем вам это нужно?
- Ну, допустим, мне грустно видеть, как внутри моей семьи вы, молодежь, сами себе вредите. Ты, Йазу, мучаешь себя и мучаешь Лоза. А все потому, что у тебя нет цели. Ты стоишь на пути саморазрушения. И где-нибудь на этом пути, ты погубишь Лоза. И себя тоже погубишь.
- Доктор, скажите честно, - Йазу опускает глаза. – Доктор, неужели не будет лучше, чтобы мы умерли?
Решительными шагами Ходжо подошел к нему, взял за подбородок, заставляя смотреть себе прямо в глаза.
- Хочешь туда, Йазу? Туда, где Кадаж и Сефирос? Думаешь, они ждут тебя, Йазу? Не глупи. Там ничего нет. И никого нет. Пока мы живы, - мы живы. Но, умерев, мы просто перестаем быть совсем. Никто нигде нас не ждет. Пойми, нет моего мертвого сына Сефироса. Нет, твоего мертвого брата Кадажа. Есть живые: я, ты и Лоз. И больше никого нет.
- Но как же?
- Никого нет, Йазу. Мертвые – мертвы.
Узкие зрачки все больше.
- Хватит, папа, - Лоз буквально втиснулся между братом и доктором. Своей спиной отгораживая Йазу от горящих гипнотическим светом темных глаз, давая брату поддержку и опору, и плечо, к которому можно прислониться.
Несколько мгновений все молчат, и в тишине особенно отчетливо слышно, как всхлипывает Йазу.
- Не нужно плакать, - голос Ходжо прозвучал существенно мягче. – Потому что Дженова дала нам шанс. Вам, мне, Сефиросу. Идите сюда, посмотрите, что у меня есть для вас, мальчики.
Поддерживая Йазу, Лоз подвел его ближе к чану.
- Что это, папа?
То, что плавало в мутной жидкости, было не больше предплечья Лоза.
- Ребенок?
- Зародыш. В общем-то, ты прав, уже скорее ребенок, чем эмбрион. Видишь ли, Йазу, я бережливый и запасливый человек: я сохранил лучшие образцы генетического материала Сефироса для себя. Вот они мне и пригодились.
- Это… Сефирос? – теперь уже Йазу сам нерешительно коснулся стекла своей культей, чуть ли не прижался к нему лицом.
- Нет. Это просто клон. Но это наша кровь. Ваш будущий сын.
- Правда? – Лоз тоже уткнулся лбом в стекло, пытаясь разглядеть что-то в зеленой мути.
- Правда, - подтвердил Ходжо. – Ребенок, которого вы вырастите вместе.
- А как его зовут?
- Пока что никак. Назовете его сами.
- Ка… Кадаж, - шепчет Йазу. – Кадаж.
- Пап, но мы же не знаем, как обращаться с младенцами, - хмурится Лоз.
- Ничего, не волнуйтесь. Какое-то время я помогу вам, а потом сами приспособитесь. Вы же дети Дженовы, справитесь.
- Постараемся, - польщенный доверием Лоз отводит глаза,

@темы: Yazoo, фанфики, Loz

---

Особо любимая Хан вторая глава "ВОИНОВ-БАБОЧЕК"

[Jasherk]

Название: «Butterfly warriors»
Автор: Jasherk K.KraKamyn
Бета: Papa-Demon
Пэйринг: Лоз/Йазу, Руфус/Йазу, другие Йазу (упоминаются Тсенг/Руфус, Руфус/Рено)
Рейтинг: NC-17
Саммари: Если бы Кадаж остался жив, ничего бы этого не было.
Author's note: События происходят сразу после окончания сюжета Advent Children. Все права принадлежат кому надо.
WARNING: Во второй главе, употребление наркотиков, групповое изнасилование


Глава 2. Почти боги

Поднимите им веки,
Пусть видят они,
Как бывает, когда
Слишком много в крови
Серебра.
«Пикник»

- Руфус, прекрати это, или я сам положу конец вашему балагану.
Глаза Клауда – синие огни. В броне своей ненависти он бесстрашен и неуязвим. И близорук. Безбожно близорук.
- Опять порываешься их убить? Хочешь сделать из них мучеников?
Шерсть Дарк Нейшн мягкая, словно шелк. Она недовольно ворчит, и звук вибрацией отдается в руке хозяина.
- Нет, идея бесспорно хороша. Но позже. Наши мессии должны еще укрепить свои позиции. Не волнуйся, когда придет время, я в первую очередь обращусь именно к тебе.
Динамики телевизора за их спинами взрываются торжествующим ревом толпы, и собеседники невольно отвлекаются на экран.
Перед их глазами – грандиозная лестница с беснующейся толпой у нижних ступеней, двойной наряд заграждения с трудом удерживает рвущихся наверх людей. Двойная шеренга горнистов в простых белых одеждах выстроилась на ступенях, опустив блистающие на солнце трубы. А на самом верху, возле дверей недавно возведенного храма замерли с поднятыми над головой руками шинентай. Черные робы обоих спадают до земли. Рукава срезаны от плеча, во всем убожестве обнажая культи.
- Красиво, правда? - явно не ожидая от Клауда положительного ответа, со смаком произнес Руфус. – А главное, так ощутимо прибыльно.
Двое на лестнице возле огромных дверей монументального здания смотрелись на удивление одиноко. Не боги, не люди…
- Такая простая религия и столько пользы…
- Ересь, - кажется, Клауд едва удержался от плевка.
Руфус только пожимает плечами и продолжает мысль:
- Ладно, такая простая ересь и столько пользы. Экономической, прежде всего, конечно, но и общий уровень морали населения заметно улучшился. Как говорится, «не хлебом единым»?
У Клауда тяжелый взгляд, он смотрит на жизнерадостного Руфуса Шин-Ра так, будто хочет взглядом как тяжелым камнем придавить его. Но молодой Шин-Ра несгибаем.
Просто ему нравится то, что он видит на экране. Нравится во всех отношениях.
Мысли Руфуса ясные и отчетливые как белые иероглифы на белом шелке.
«Куколка, - думает он, глядя на худого, экзальтированного оратора над толпой, - самая безбожно кукольная из всех личинок Сефироса».
А когда Руфусу что-то нравится, Руфус это получает.
И сквозь волны накатывающей, будто тошнота, ненависти, Клауд видит, что зря приходил сюда.
Не говоря ни слова, он резко разворачивается на каблуках. В движении есть что-то от Солджера, которым он так никогда и не стал.
- Клауд, - мягко окликает его Руфус. – Имей немного терпения и воздержись от самодеятельности. Заверяю тебя, пока они нужны мне, ты их не достанешь. Своих ручных богов я стерегу гораздо лучше, чем хранил свои батарейки.
- Но проклятые личинки называют Сефироса богом, - плюет Клауд слова. – А он им не был. Он был…был… он…
Руфус смотрит на него почти с состраданием:
- Бедный Клауд. Как же ты живешь без него?
Клауд скрипит кожей ремней, и его голос звучит так глухо, что, кажется, выходит не из горла, а поднимается из самого нутра.
- Я все равно убью их, Руфус. Я убью их.
На гладком лбу единовластного владельца всемирной компании Шин-Ра пролегает короткая тень раздраженной морщинки, но его голос звучит довольно и спокойно, как и прежде:
- Имей терпение, Клауд, всему свое время.
Шаги впечатываются в пол. Житейская выгода и здоровый смысл никогда не были любимыми друзьями Клауда Страйфа.
Но Руфус стрелок: лучше всего он достает противника на расстоянии.
- Тем более, что мне все равно трудно поверить в такую искреннюю ненависть с твоей стороны, Клауд. Мои люди видели, как ты целовал умирающего Кадажа.
Стоп-кран со скрежетом останавливает несущийся бронепоезд:
- Этого не было!
Вот теперь улыбка Руфуса становится совсем довольной.
- Значит, это так выглядело.
- Этого не…
- До свиданья, Клауд. Не могу тебя более задерживать.
Среди многих талантов Клауда числится умение потрясающе звучно хлопать входной дверью. Он не умеет оставлять за собой последнее слово в споре. Он умеет только убивать.
Перед экраном остаются трое: довольный Руфус, укрытый темнотой Тсенг и теплая, мягкая Дарк Нейшн.
Впрочем, Руфусу так же уютно, как если бы он был совсем один. Эти двое способны потрясающе не мешать ему.
Тсенг и Дарк Нейшн почти что равнозначны для Руфуса. Он абсолютно доверяет обоим. И только им одним. Как если бы Тсенг не был человеком, он был бы Дарк Нейшн, а если бы Дарк Нейшн родилась человеком, она непременно стала бы Тсенгом.
Весь мир представлялся Руфусу Шин-Ра простым и плоским. Пестрый калейдоскоп, лежащий на идеальной прямой между ним и Тсенгом. Пестрый – между белоснежным Руфусом и чернильно-черным Тсенгом на противоположных концах спектра. Клауды, Рено, Сефиросы мельтешат в калейдоскопе, ожидая, когда настанет их час быть использованными в большой программе Руфуса. Надо всего лишь протянуть руку и показать Тсенгу, что нужно сделать. И все будет сделано.
С самого детства Руфус видел жизнь огромной игрой, сделанной специально для него, где все – игрушки, и все подчинено его воле. А после благополучного исцеления от геостигмы он окончательно уверился в этом. Уверился до такой степени, что даже неприятные события его жизни теперь казались Руфусу хитроумно спланированными комбинациями, сложными ходами, снова и снова приводящими к победе.
Все в этом мире подчинялось ему. Боевая тварь Дарк Нейшн приносила Руфусу тапочки. Те вещи, которые не могла принести Дарк Нейшн, обеспечивал Тсенг.
Тихий смех Руфуса мягко прокатился по помещению:
- Бедный Клауд. На его счастье, он еще не в курсе, какие великолепные статуи Сефироса и Кадажа я заказал. Представляю, с каким видом он примчится сюда после того, как их увидит.
Тсенг молчит. Он знает, что это было сказано не ему.
Мысли Тсенга темны даже для Руфуса. Так и должно быть. Потому что в своем молчании Тсенг согласен с Клаудом. Ему не нравится увлечение Руфуса затеями с шинентай. Будь его воля - обоих уже не было бы в живых. Но Тсенг никогда не спорит с Руфусом. Особенно после его исцеления.
Дорожит?
***
Простые деревянные сандалии без пятки щелкают по поддельному мрамору полов. Удобные сандалии: легко сбросить перед ударом, легко потом вдеть ногу обратно. Лозу нравились его сандалии.
Впрочем, это совсем не значило, что он не скучал по старым ботинкам. Только шнуровать их теперь стало нереально, а зависеть от других в мелких бытовых надобностях братья были решительно не согласны.
Честно сказать, никогда еще в своей короткой жизни Лоз не жил в такой роскоши. Постоянная крыша над головой, горячая вода в неограниченном количестве, трехразовое питание – и все фактически совершенно бесплатно, за одну только обязанность стоять рядом с Йазу, пока он говорит свои малопонятные Лозу речи. Больше от него ничего не требовалось. Разве что только обнимать и держать Йазу в объятиях, когда тот кричал и бился по ночам, но это нельзя было считать работой. Это он делал всегда, сколько себя помнил.
А еще он учился обходиться без рук. То есть преимущественно – драться без рук. Сначала он тренировался один; затем с охранниками, но после того, как он покалечил одного из них, тренироваться с ним больше никто не хотел. Разве что изредка заглядывал Рено, иногда даже с Рудом. Они были неплохие противники, особенно если вдвоем. И Лоз был искренне благодарен рыжему за возможность просто по-человечески подраться.
В башне нового храма братья занимали огромную полукруглую комнату с панорамным видом на город. Братья бога взирали сверху на город.
Йазу встретил его, по своему обыкновению валяясь на кушетке. Только сейчас он возлегал на огромной белоснежной шкуре, закрывшей все ложе и ниспадающей на пол.
- Это еще что? – удивился Лоз.
- Подарок, - нежась щекой о длинный мех, мурлыкнул Йазу. – Обалденный, правда?
- От кого? – Лоз настороженно приблизился к шкуре, с подозрением поглядывая на мертвого зверя.
- От кое-кого, - босые пятки Йазу скользят, зарываясь в мех, в тихом голосе подрагивает лукавая интонация смеха. – Не трогай!
От неожиданности Лоз дернулся назад, чуть не упав, поскольку уже успел поставить колено на край кушетки.
- Иди в душ. Ты воняешь после своих тренировок.
- Ладно, - нахмурился Лоз. Ему не очень нравилось, как Йазу одергивал и окрикивал его в последнее время. Иногда, как казалось Лозу, вообще без всякого повода. Но еще больше ему не нравился тонкий, пронзительный запах этого кое-кого на коже и в волосах Йазу. Пусть на мгновение, но он успел уловить ощущение чужого, который был рядом с братом.
Стоя в душе, под почти что болезненно холодным потоком, Лоз шумно сопел носом, раз за разом повторяя про себя, - он твердо знает, что такое надо. Йазу сказал, что надо потерпеть. Сказал, что Руфус нужен им, без него ничего не получится, а значит, Лоз не должен сердиться. Лоз очень старался. Не сердиться было трудно. Особенно, когда Йазу смотрел мимо него в пустоту или в небо за окнами, или просто в стену. И Лозу становилось страшно. Он просто не знал, что сделать, как все исправить. Он держал Йазу в руках, но не чувствовал, что брат был рядом.
Когда он вернулся в комнату, за окнами сгущались сумерки. Тонкий силуэт Йазу на белом мехе казался угловатым и ломким, поза – застывшей, будто у парализованного.
- Йазу, - шепотом позвал Лоз, от неожиданно накатившей жалости к брату все раздражение разом куда-то подевалось.
- Что? – устало ответил тихий голос.
Лоз постарался скрыть облегченный выдох, прошел через всю комнату к окну и замер, глядя вниз на зажигающий огни город.
- Йазу?
- Ну, чего тебе?
- Рено говорит, можно договориться, чтобы нам сделали протезы кистей. Было бы здорово опять иметь нормальные руки, правда? Я скучаю по Двойной Гончей. Можно было бы заказать что-то похожее. И новый ганблейд для тебя.
Долгий выдох с подтекстом досады – это именно то, чего он больше всего боялся услышать.
- Нет. Я тебе уже говорил, я не разрешаю.
- Но почему, Йазу?
- Мы – шинентай Сефироса. Никакой человеческий врач или техник не должен ничего приделывать к нашим телам. Я запрещаю тебе даже думать об этом, слышишь! Ты понял меня, Лоз?
- Хорошо, брат, - Лоз понурился. За окнами по небу ползли длинные сплющенные облака. Они ничего не напоминали своей формой. У них не было никакой формы.
- Не огорчайся, - когда Йазу снова заговорил, его голос звучал уже мягче, заботливей. – Пойми, как бы не сложились обстоятельства, мы с тобой не можем здесь никому доверять. Если мы хоть на минуту дадим людям почувствовать, что мы в их власти, что мы бессильны, что нуждаемся в них – это разрушит все, что я сейчас делаю. Поэтому ни ты, ни я не должны их ни о чем просить.
- Хорошо, брат. Как скажешь.
Лозу было ужасно жаль отказываться от соблазнительной идеи вернуть свои кулаки, но Йазу он верил как никому. Тем более что…
- А Шин-Ре и его людям мы не можем доверять в первую очередь.
Ради этих слов Лоз готов был простить Йазу все окрики и насмешки.
С поспешностью, оставшейся в нем как густой отголосок прежней ослепительной скорости, Лоз уже был рядом с Йазу и, усевшись на пол у изголовья, охотно ласкался головой, лицом, плечами, всем корпусом навстречу так щедро гладящим, ласкающим его прикосновениям Йазу.
За окнами постепенно стемнело.
Короткий смешок вывел Лоза из полудремотного состояния, в которое он погрузился, сидя рядом с задумавшимся о чем-то своем Йазу.
- Он сказал мне, что любого оратора должна волновать реакция толпы на речи. И его удивляет мое безразличие к тому, как эти люди воспринимают мои слова. В любом проповеднике, сказал он, живет артист, а артист всегда ревниво воспринимает даже малейшие нюансы отношения публики к своим словам.
Лоз завозился на полу, меняя позу, устраиваясь поудобнее, чтобы не затекли ноги. Он плохо понимал, о чем говорит Йазу. Он слушал, как собака – одни интонации. Впрочем, любые разногласия между братом и их спонсором были Лозу в радость. Эгоизм? А что делать.
- Лозу, отнесешь меня в спальню? Я устал.
Без колебаний, без размышлений Лоз поднялся на ноги, наклонился над братом.
- Вместе со шкурой?
- Нет, оставь здесь. Шкура моя.
Лоз не спорил, ему было все равно. Тело Йазу в его руках совсем легкое. Такое хрупкое, как стекло. Это ему только кажется или раньше Йазу не был таким? Его дурацкие речи выматывают сильнее самых жарких боев, какие у них были.
В спальне круглая большая кровать с решетчатой спинкой. Поначалу они трахались в ней, как кролики, теперь - только иногда. Лоз чувствует, что Йазу не хочет, и это нежелание резонансом отдается в его собственном теле. Лоз умеет себя контролировать, и тренировки тоже помогают. А когда Йазу захочет, он сам даст понять.
В спальне тоже окно во всю стену. Лежа на постели, братья видят луну.
- Мне сегодня снова снился Сефирос, - в полусне шепчет Йазу. – Его волосы подобны туману и дождю, в его глазах огонь Матери. Его прекрасное тело выточено из камня, отлито из металла. Когда он улыбается мне, то трудно дышать, настолько он совершенен.
Под звук его голоса Лоз начинает дремать.
- И Кадаж мне тоже снился. Живой, вместе с Сефиросом. Они оба смотрели на меня.
- Хорошо. А я? Я там был? – сонно бормочет Лоз.
- Нет, милый. Ты мне не снишься, ты есть у меня днем.
- Ночью тоже, - шепчет, засыпая, Лоз.
Йазу молча прижимается спиной к его боку и чувствует, как с каждым вздохом поднимается могучая грудь. Лоз большой и теплый, но Йазу холодно. Лоз готов защищать его от всего на свете, но Йазу страшно.
Он сделал все, что мог. Они выжили, они накормлены, они в безопасности. Даже более того, мало кто может похвастаться такой красивой, беспечной жизнью как у божественных братьев. И только пустота внутри с каждым днем все прибывает, наполняя сердце усталостью и равнодушием.
Его так мало что радует. Разве что сны, в которых Кадаж и Сефирос приходят к нему все чаще и чаще.

***
Кукла.
Кук-ла.
Элегантная, изящная, абсолютно покорная кукла. С тонким сияющим телом, с душистыми серебряными волосами. С пустым безразличным взглядом.
Руфусу невероятно нравилась его игрушка.
В постели Йазу ненормально, нечеловечески пассивен. Он позволяет делать с собой все, что угодно. Единственная реакция, которой Руфусу удается добиться от него – это короткий, шипящий стон на вздохе, когда Руфус входит в него, и еле слышный всхлип на выдохе, когда Йазу покорно кончает под ним.
Признаться честно, с самого начала их связи Руфус был готов, что кукла надоест ему очень быстро. Но прошло уже полгода, а вялые плечи и тонкие бедра, мертвенные нити волос и пустой отсутствующий взгляд, бесполезные культи рук и безвольный, послушный рот не переставали разжигать его чресла жестоким, жарким огнем.
Никогда и ни в чем не знавший отказа, Руфус в своей жизни трахался с самыми разными людьми: с мужчинами, с женщинами; старше и моложе него; с опытными и с невинными; с похотливыми и целомудренными; по согласию и без оного. С куртизанками, с богатыми дружками в Академии, с деловыми партнерами отца, с подчиненными, с совершенно посторонними людьми, чем-то вызывавшими интерес. Среди них были даже те, кого он уважал, даже те, к кому испытывал почти что привязанность. Этот же жалкий осколок Сефироса, прозрачная тень, не заслуживал и того, чтобы считаться человеком.
Руфус сам не понимал, что влекло его к унылому, безразличному созданию. Искал ли он в Йазу Сефироса? Искал ли Кадажа? Искал ли хотя бы искорку жизни и страсти в прекрасной фарфоровой оболочке?
Его тело достигало восторга, но снова и снова Руфус уходил от Йазу неудовлетворенным.
Хотел ли он, чтобы Йазу, так быстро и даже деловито согласившийся на сближение со «спонсором», испытывал хоть какие-то эмоции и переживания, вновь и вновь ложась под него?
При этом Руфус сам понимал, что, добившись от Йазу проявления чувств, он, скорее всего, наконец, утратит к нему интерес. Но поведение его любовника нисколько не менялось: стон на вздохе, всхлип на выдохе – вот и все эмоции, какие получал Руфус.
И эта безжизненность их секса и бесила, и завораживала его одновременно.

***

Лозу, я не знаю, что делать дальше.
Я сделал все, что мог. Что еще ты от меня хочешь? Чего ты ждешь?
Ты как большая, бестолковая собака бродишь здесь, нюхаешь, смотришь в глаза, даже не осуждаешь. Переложил на меня всю ответственность.
А почему, Лозу? Чем я лучше тебя?
Ты старший. Ты сильный. Ты быстрый.
Почему ты не повел меня за собой, а замер, ожидая приказа. Я не знаю, что мне сказать тебе.
Да и чем ты недоволен? Живи, жри, спи, трахай меня, что еще тебе нужно?
Знаешь, меня стало очень раздражать твое молчаливое неодобрение, Лозу. Если знаешь другой путь – предлагай. Сравним, намного ли он будет лучше моего.
Что, опять молчишь?
Еще и уходишь?
Ну и уходи. А я буду спать. Я надеюсь, ко мне снова придут они. Ты вот, наверно, и не знаешь, какие узкие кисти у Сефироса. Какой контраст между мягкими подушечками на ладони и мозолями на пальцах Кадажа. Они будут ласкать меня в моих снах. Мой брат и мой другой брат. В мире нет ничего прекраснее этих снов…
Сейчас мне кажется, что я живу только ради этих снов. Но ведь Кадаж и Сефирос оба мертвы. И если жизнь после смерти так восхитительна и прекрасна как то, что я вижу во сне, мне все сложнее становится понять, зачем живу я?

***
- Это еще что?
- Кальян.
- Опять подарок?
- Да.
- От него?
- Да, от него. Ты мне, между прочим, вообще ничего не даришь.
И нечего даже ответить.
Сегодня во время очередного выступления перед народом, Йазу, как обычно, воздел руки и стал медленно заваливаться на спину. Ему повезло, что Лоз в мгновение ока оказался прямо за ним и не дал брату упасть, буквально своим телом удерживая его на ногах. Йазу, кажется, даже и не заметил этого.
Его шепот по ночам заставляет душить в горле бессильный рык, крепко обхватывать самого себя обрубками рук, чтобы не вытолкать брата из кровати, потому что уже невыносимо слушать его тихую мантру:
- Сефирос и Кадаж всю ночь прикасались ко мне. Их руки настойчивые и властные, их пальцы ласкали меня в самых невозможных местах. Я сходил с ума от их близости. Они оба боги и в этом тоже. Когда они ложатся по разные стороны от меня, я чувствую, как прохлада их тел поглощает меня, я полностью и без остатка растворяюсь в них. Я так близок к богам.
«Ты же сам провозгласил братьев богами», - хочется огрызнуться Лозу, но он молчит.
Так нелепо и даже нехорошо ревновать Йазу к мертвым братьям. Ревновать Йазу к его снам. Ревновать Йазу к снящимся ему мертвым братьям, у которых есть пальцы, чтобы ласкать его.
Лозу тяжело и муторно на душе.
Он не унаследовал от Сефироса такого чувства как одиночество. Он никогда не сталкивался с ним раньше. Лоз не знает, что ему с этим делать. Хотя он бы, наверно, справился. Если бы еще не было Руфуса.

***
- Пора?
- Нет, еще рано.
Молчание.
- Не беспокойся, я крепко держу их на крючке. Йазу, - в звуке имени звучит странная смесь сладострастия и недовольства, - уже получил мой последний подарок. Теперь он полностью в моих руках. Куколка.
Дарки недовольно ворчит под ладонью. Ей тоже не нравится, что от хозяина все чаще пахнет чужим нечеловеком.

***

Мягкая шкура ласкает его прикосновениями длинного меха. Сжав обрубками трубочку кальяна, божественный брат вдыхает ароматный туман. От него видения становятся ярче, объемней, отчетливее. И какая разница, что в это время пропадает и уплывает куда-то реальный мир.
Не жаль. Совсем не жаль. Если можно нежиться в мехе и смотреть, как выдыхаемый дым превращается в образы ушедших братьев.
И вдвойне легче не реагировать на настойчивые, бескомпромиссные ласки Шин-Ры.
Можно раствориться в мягкости и аромате и просто не быть.

***
- Привет.
Не замечая Рено, Лоз ворвался в тренировочный зал. Пол сам несся под ногами, а потом остался внизу, позади. И навстречу его атакующей ступне попался жесткий бок массивной боксерской груши. Он ударил болью, обидой и ненавистью, и их оказалось вполне достаточно: не выдержав, толстая кожа лопнула по шву, разбрызгивая вокруг потоки песка.
А лишившийся противника Лоз уже крутанулся на месте, другой ногой с безумной яростью ударив столб, на котором была подвешена груша. Столб треснул, от него полетели щепки, но выстоял. Лоз ударил еще и еще, круша надежную конструкцию. На левой пятке порвалась кожа, и черный дым сочился из ранки.
- Может, скажешь мне, что случилось? – мягко спросил Рено.
Лоз ударил еще пару раз, но уже без прежней ослепляющей ярости и остановился. Его могучие плечи крупно содрогались, дыхание дрожало на губах. По щекам, по подбородку текли соленые реки, убегали за вырез рясы. Лоз рыдал.
- Знаешь, когда я был маленький, кто-то сказал мне: «Если мальчик плачет, значит, есть причина».
Лоз шумно сморкнулся, прижимая культю к лицу, мокрыми глазами посмотрел на обрубок.
- Хорошо, что у меня нет рук…
- Что? – не понял Рено.
- Если бы у меня были руки, я бы его удавил, - сказано совсем тихо, почти не слышно.
- Кого? Йазу? Руфуса?
Глубокое искреннее понимание в словах.
Лоз выпрямил спину, всем телом обернулся к турку, посмотрел прямо в глаза:
- Обоих.
Рено цокнул языком.
- Ты застал их вместе? - предположил он.
Лоз кивнул.
- Ты что, не знал?
- Знал, - короткий ответ прозвучал гораздо спокойнее, чем мог ожидать Рено. – Мы же братья. Я все чувствовал. С самого начала.
Турк невольно поморщился. Ему даже примерять к себе не хотелось такую возможность. Умение твердо знать, когда тебе изменяют.
- Ну и что же ты сейчас так расстроился?
Лоз молчал. Казалось, теперь он сам не вполне понимал, почему зрелище того, как президент имеет его брата, и короткое бесстрастное «убирайся», которое бросил ему Йазу, так взбесили его. Или его взбесило, что он не допустил даже возможности не подчиниться этому голосу.
- Жизнь не всегда такая веселая штука, - под требовательным взглядом мокрых кошачьих глаз усилием выдавливая на своем лице улыбку, сказал Рено. – И я тебя… в чем-то понимаю.
Лоз нахмурил густые светлые брови, но шагнул ближе, чуть запнувшись раненой ногой. Тонкие язычки дыма сочились кверху там, где лопнула кожа.
- Хочешь выпить? – по-товарищески предложил Рено.
- Нам нельзя пить, - покачал головой Лоз.
- Ты всегда делаешь то, что тебе говорят?
Лоз не ответил. Он уже давно сомневался, что ему нравится ответ.
- Ладно, можем поговорить прямо здесь, если хочешь. Ты ведь хочешь поговорить? Мне можешь доверять. Похоже, мы с тобой в одной лодке, горилла.
- Я могу его потерять? – спросил Лоз. Он и сам не знал, что действительно нуждается в совете. В чьей-то подсказке. Когда их еще было трое, он никогда не был тем, кто принимает решения. Он привык слушать, что ему говорят. Но теперь ему не у кого было спросить. – Совсем потерять?
Рено сощурился, провел ладонью по рыжей шевелюре.
- Тут как посмотреть. Держу пари, что о необыкновенной любви с Руфи-тян речи у них не идет. Но потерять можешь. Я так понял, что у вас уже сейчас изрядный разлад в отношениях.
- Да, - Лоз сел прямо на пол. – Что мне делать, чтобы все исправить?
Рено рассеянно улыбнулся, вздохнул почти с сочувствием:
- Вот я и сам хотел бы знать ответ на этот вопрос.
- Тебе дорог твой Руфус?
Если не брать в расчет невинность Лоза, вот это было уже жестоко.
- Он не мой. И никогда моим не был. Никогда не был только моим.
- А Йазу был только мой, - вздохнул Лоз и провел куцей рукой полукруг в песке на полу. И в изогнутой форме линии, в виноватом молчании Рено он неожиданно увидел ответ.
- Правильно. Я его заберу.
- Что?
- Я заберу Йазу, - Лоз всем телом поднялся на ноги, молодой, могучий, упрямый. - И он опять будет только мой.
- Сомневаюсь, что он поедет.
- Значит, заберу силой.
Есть вещи, на которые никогда не пойдет по настоящему верный турк. Рено был по настоящему верным турком. И все же…
- Слушай, а ты молодец! Жаль, я не могу так вот сделать. Но, знаешь, пожалуй, я помогу тебе.
- Правда?
- Правда.
- Спасибо, Рено.
- Брось. Считай это чистым эгоизмом. Я ведь помогаю и себе тоже, - Рено подмигнул, поднялся со своего места. Запанибратски оперся о плечо Лоза. - Кстати, я же тебе не до конца прочел стихотворение, - и с шутливой улыбкой турк продекламировал. – «Если мальчик плачет, значит, есть причина. Если слезы прячет, значит, он мужчина».
Левой рукой Рено вытащил платок и небрежно вытер им лицо Лоза.
– Добро пожаловать во взрослую жизнь.
- Ты насмехаешься? – чуть насупился Лоз, но принятое им решение и неожиданно обретенный союзник уже наполнили все тело радостью, расправляя плечи, выпрямляя спину, поднимая голову выше.
- Совсем чуть-чуть, - подмигнул Рено и серьезно добавил: - Кстати, прими к сведению, мне кажется, твоему брату дают какой-то наркотик. Это может создать дополнительные трудности.
- Ничего, я справлюсь.
Теперь, когда у Лоза была цель, он не сомневался в успехе.
Рено только коротко хмыкнул.

***

Подготовка к побегу из роскошной цитадели новой веры заняла чуть менее суток. Рено сдержал слово: организовал машину, продукты, карты и свободный коридор, чтобы быстро покинуть город. По сравнению с этим от Лоза требовалось совсем немного.
- Поднимайся.
Йазу, как обычно, валялся на белой шкуре, в полудреме покуривая кальян. Обросшая челка полностью скрывала глаза, во всем его теле едва заметно шевелились одни лишь бледные губы. Лоз поморщился от приторного привкуса дыма, плавающего по комнате.
Не дождавшись никакой реакции, он решительно подошел к Йазу, навис над ним всем своим ростом.
- Поднимайся, пошли.
Брат выдохнул новую порцию сладковатого запаха, туманные глаза смотрели на Лоза и сквозь него. Блаженная улыбка ни на минуту не сходила с лица.
- Йазу, поднимайся. Мы уходим отсюда.
И снова никакой реакции. Лоз не знал, что можно просто пнуть брата ногой. Ему даже в голову не пришло. Поэтому, дребезжа и подпрыгивая по полу, к окну отлетел кальян.
Шкуры оказалось изрядно много. Вполне достаточно, чтобы с головой завернуть в нее брата. Вялые, безвольные конечности и тощее, ставшее невероятно легким тело, и пугающе пустые глаза, и тусклое серебро волос – все исчезло под белым мехом. Взвалив бесформенный куль на плечо, Лоз решительным шагом покинул помещение, так долго служившее им домом. Он ни о чем не жалел. Они не были здесь счастливы. А все, что было нужно ему для счастья, он уносил с собой.
В гараже под храмом их уже ждали Рено и большой фургон с тонированными стеклами.
Не замечая показной чопорности, с которой турк открыл переднюю пассажирскую дверь, Лоз свалил свою покорную ношу на сиденье. Дверь захлопнулась, скрывая внутри драгоценную добычу.
- Считай, часов восемь форы у тебя есть, - будто скаковую лошадь похлопывая машину по темному боку, сверкнул зубами рыжий турк. - И все-таки советую ногу с газа не снимать. Топлива хватит до побережья.
- Спасибо, - просто ответил Лоз.
Синие глаза Рено блеснули двумя озорными, веселыми огнями. Шаг вперед - и ментоловое дыхание на лице, беспардонно смелые губы на губах. Ладони Рено, теплые, жесткие, зарылись в волосы Лоза, удерживая его голову. Но шинентай и не подумал смутиться и отпрянуть. В своей жизни Рено и сам не мог посчитать, сколько раз он целовался с людьми, которых называл, а иногда и считал своими друзьями. В благодарности ответного поцелуя Лоза он впервые почувствовал, как целуют друзья.
Отпрянув, Рено засмеялся, запрокидывая голову. Почему бы нет? Ведь это смешно. Целовать любовника любовника твоего любовника.
Ревность – такая странная вещь.
Ревность свойственна даже шлюхам.
- Рено, - Лоз нахмурился, – с тобой точно все будет в порядке?
- Да что со мной может случиться?
- Руфус может узнать, что это ты нам помог.
Смех сосуществует неразделимо с Рено. Смех бегает по его коже, как беспокоят собаку блохи. Нет, даже не так. Если разрушить его тело, сорвать телесную оболочку, вместо души от Рено останется смех.
Лоз не уверен, что такой ответ его успокоил.
- Рено, тебе точно ничего не сделают?
- Расслабься, горилла. У меня задница из титана, мне вообще все по фиг.
На этот раз Лоз крепко обнимает и целует его уже сам.
В вывернутом мире шинентай выражение «братская любовь» имеет совершенно другой смысл. Но в мире Рено это, наверно, могло бы называться именно так.
- Прощай, рыжий.
- Прощай, горилла. Попутного ветра. Удачи вам.

***

Гнать на полной скорости приятно и хорошо. Постройки, деревья, холмы, люди, редкие встречные машины и мотоциклисты мелькают банальным, неинтересным фоном. Радость клокочет в груди.
Они убежали. Они убежали снова. Он снова вытащил их с Йазу. И машина уносит их прочь, и он уже привык обходиться без рук, и совершенно не важно, что там будет дальше.
Все дальше от города, прочь от всего, что было. Прочь от того, что сотворили с ними, и того, что сделали они сами.
Кадаж, прости, если тебе нравилась новая вера.
Сефирос, ты велик и без нас. Твоя память и слава переживут нас всех.
Мама, я никогда не знал и не слышал тебя. Я думаю, ты не будешь на меня сердиться. Я взрослый человек, я могу решать сам.
Очнувшийся Йазу заворочался на соседнем сиденье, кое-как выбираясь из шкуры, долго пытался отдышаться. Потом, наконец, восстановив дыхание и набрав достаточно воздуха в легкие, принялся ругаться так изобретательно и страстно, что Лоз еще сильнее уверился, что поступил правильно.
Йазу был возмущен. Йазу требовал отвезти его обратно. Йазу обзывался и бранил Лоза. Йазу угрожал и приказывал. Йазу хотел свой кальян. Йазу несколько раз ударил Лоза по руке и один раз в бок, но все удары получились откровенно жалкими и желанного результата не принесли. В итоге, получив указание, где взять воды и напившись, Йазу поставил ультиматум, что не будет разговаривать с Лозом, пока тот не отвезет его обратно.
Ничего подобного Лоз не планировал, а упрямство вполне можно было считать их общей фамильной чертой. Так что теперь они ехали молча.
Их, наверняка, уже искали, но Лоз не собирался терять преимущество в скорости. Останавливаясь по необходимости, он даже не глушил машину. Он не боялся, что брат воспользуется передышкой и развернет фургон в обратную сторону. Во-первых, при всей его браваде было очевидно - Йазу слишком слаб, чтобы предпринять настолько сложные действия. Он мучился, буквально физически страдал без своего идиотского кальяна, это Лоз ощущал на собственной шкуре. Но поскольку брат не разговаривал со своим спасителем, Лоз с ним тоже не разговаривал. Во-вторых, Лоз не сомневался, что, несмотря на их ссору, Йазу вряд ли захочет возвращаться туда один. Без него Йазу не уедет.
А тем временем ландшафт за окнами изменился, в открытое окно повеяло тухловатым запахом океана. Еще пара таблеток против усталости, существенная взятка угрюмому капитану (большая часть тех денег, которые дал ему в дорогу Рено), и утром они вместе с машиной уже переправлялись на пароме на один из маленьких островов на севере. Ни возрождающаяся корпорация, ни новая вера еще не имели там власти. Во всяком случае, Лоз очень надеялся на это.
Йазу часто дрожал, а, засыпая, бредил, бормоча что-то совсем уже непонятное. Глаза его запали, лицо вытянулось. Волосы напоминали паутину. Лоз старался лишний раз не приглядываться к лицу брата. Он знал, что не ошибся, забрав его у Шин-Ра. Он твердо это знал.
***

Лоз продержался на таблетках почти неделю. К концу шестых суток он вылез из фургона, чтобы долить топлива и заснул прямо возле открытого бака машины. У него больше не было сил.
Все случилось в лощине, где дорога, устав нырять между холмами, раздваивалась, чтобы обогнуть особо неприветливые скалы. Люди давно уже не жили в этих местах.
Поэтому четыре мотоцикла и джип, осторожно приблизившиеся к фургону, явно следовали за ним от портового города.
Это были не турки, не военные и даже не местная полиция. Но это были профессионалы.
Спящий Лоз даже не вздрогнул, получив несколько охотничьих дротиков с сильным снотворным в плечо и в шею.
Есть такие охотники – на людей. И есть такая работа, которую всегда лучше перепоручить подобного рода специалистам. Чтобы не мараться самим. Особенно, если у тебя есть деньги.
- Один готов. Это что и есть та самая шлюха, которую трахал Шин-Ра?
- Нет. Посмотри в машине.
- Блядь. Ну и страхолюдина. Как мертвяк.
- Заткнись, это божественный брат, которому мистер Шин-Ра засаживал по полной программе.
- Похоже, он тайный некрофил.
- Там, на большой земле, все не как у людей. Строят храмы рехнувшимся Солджерам и трахают их костлявых клонов.
- А вот я бы, пожалуй, попробовал.
- Аврал. Среди нас – пидор!
Под дружный гогот еле живого Йазу вываливают из машины вместе с белой шкурой.
- Нет, я серьезно. Сами посмотрите, какая блядская штучка.
- С этими-то обрубками? Гадость. Такое только извращенцу понравится.
Подошва ботинка прижимает куцое запястье к земле.
- Неужели неинтересно попробовать?
Мужчины стоят над простертым на земле Йазу, их ноздри подрагивают. Добыча беспомощна перед охотником, и это будит древний инстинкт, доставшийся людям со времен далеких и первобытных.
В то же самое время еще двое возятся с Лозом. Наручники бесполезны, когда нет кистей рук. Но надежная веревка тоже не так плоха, если надо скрутить за спиной вывернутые локти, а затем по кивку главаря привязать человека к заднему колесу фургона.
- Ну, что, так хотите развлечься с этой шлюхой? - лидер охотников брезгливо сплевывает на простертую у них под ногами жертву.
Смешки, ухмылки, ищущий взгляд, который тут же переводят, если посмотреть прямо в лицо.
- А вы, похотливые собаки, знаете, что есть только одна вещь, которую я ненавижу больше, чем вонючих, богатеньких ублюдков, которые могут купить себе любую забаву? Больше них я ненавижу блядей, которые раздвигают ноги по первому их свистку. И особенно пидорасов.
Не глядя, главарь берется за ремень, расстегивает брюки.
- Они заслуживают то, что больше всего любят – хорошего кола глубоко в заднице.
Блестящая желтая струя падает на лицо и на грудь Йазу, и он, кажется, только сейчас начинает понимать, что все происходящее с ним - реально. Он пытается закрыться свободной рукой, защитить лицо, освободиться, выскользнуть, но охотники, понявшие, что им не на что особо рассчитывать, принимаются пинать его ногами по ребрам и животу.
- Слушай, разве за живых нам не обещали заплатить дороже, чем за мертвых? – волнуется тот, чей ботинок прижимает левую руку Йазу к земле.
Их лидер также неторопливо заправляется, трет рукой щетинистый подбородок.
- Знаешь, тут все не так просто. Вутаец, который звонил нам, явно знал, что я думаю о пидорасе, посмевшем объявить себя богом. Конечно, прямо он не сказал. Но как я понял, он лично не заинтересован, чтобы эта блядь вернулась к Шин-Ра одним куском. Так что пусть мальчики развлекутся. Эй, слышите, шпана? Разрешаю вам напоследок порадовать эту сучку так, как он и не мечтал. Полагаю, найдете, чем его трахнуть, чтобы самим не пачкаться?
- А второй?
- Второго прикончим следом. Может, ему захочется посмотреть. Таких извращенцев тоже хватает.

***

Его тело из стекла. Это стекло все покрылось трещинами спазматической боли за последние несколько дней. Под ударами сапог и ботинок от него откалываются куски, он разлетается вдребезги. Не увернуться, не убежать. Стеклянное тело потеряло всю былую силу, всю гибкость.
Вонючие потеки мочи стекают по лицу, и хочется сблевать, но нечем. И больно, больно.
С треском рвется ткань его рясы, той единственной одежды, в которой Лоз забрал его из цитадели.
- Вы только посмотрите, эта шлюшка всегда готова – вообще не носит белья.
Теперь уже двое стоят у него на руках, в то время как еще один мочится на него сверху, в пах и на живот. Обнаженное тело покусывает прохладный воздух, и моча кажется обжигающе горячей.
- Переверните его, я придумал!
Новая порция побоев идет обязательным сопровождением, пока его перекладывают через какую-то коробку притащенную из джипа, кверху задницей и лицом вниз.
- Пидорская жопа, - комментирует их лидер его попытки освободится и плюет в него сверху. Слюна попадает между лопаток и сползает к шее. Но это уже не важно, потому что кто-то невидимый силой уже раздвинул ему колени, и между ягодиц уперлось холодное и тупое…
«Обрез, - с тихой паникой понял Йазу. – У одного из них был обрез. Сейчас они вставят его в меня».
А в следующее мгновение он уже захлебывается беззвучным воплем, когда твердое металлическое дуло с силой ворвалось в задний проход.
- Поиграл с чужой верой, сучка, - смеется командир, за волосы запрокидывая голову Йазу. – Это тебе от благодарных почитателей.
Так больно, так больно. Стеклянное тело рассыпается.
Сам по себе обрез не такой уж толстый, но его трахают с такой скоростью и силой, что внутренние мышцы рвутся, не выдерживая насилия.
- Эй, приколись, я его даже не держу. Засунул так глубоко, что не вываливается.
- Отлично, теперь пни его в жопу. Пидоры это любят.
Удар по ягодице заставляет все сжаться внутри. От новой боли слезы сами брызжут из глаз.
- Ни фига себе, эта сучка аж дымится от счастья, что ей вжарили.
- Так не отвлекайся, Мэтти. Или тебе жалко подстилку?
- Шутишь? Я тебе сейчас покажу, как мне его «жалко»!
От новых беспощадных рывков внутри Йазу не выдерживает, кричит уже в голос. Вот только звук получается слабым и жалким, больше похожим на вой.
- Ага, давай, зажигай, сучка! Это то, что ты так сильно любишь.
Кто-то еще мочится сзади ему на голову, моча стекает по вискам на лицо.
- Эй, у меня тут еще ломик нашелся. Может, ему больше понравится?
- Валяй, развлекайся.
- Нет, нет, - хрипит Йазу, невероятно прогибаясь в спине в ответ на новую дикую боль.
- Получай то, что заслужил!
- ЛООООЗ!

***

Сотни острых ножей пронзили забытье. Как в тот день, когда они потеряли Кадажа и сами погибали под жгучим ядом дождя. Страдание брата звоном пронзило все кости в теле. Лоз рванулся, пытаясь выбраться из тяжелого сна. Сон не пускал, вцепившись зубами, но боль брата звала и кричала, заставляя бороться.
Он был нужен, а значит, он шел на зов.
Боль в собственных выкрученных руках гулким эхом вторит отдающимся в теле страданиям Йазу. Рычащий, звериный звук закипает в груди. Так трудно открыть глаза, так трудно приподняться над забытьем.
Серый склон, желтая обочина, жухлые призраки травы дрожат между веками, перечеркнутые темными силуэтами людей. Он не сразу разобрал среди них брата, но когда разобрал…
Ярость, нахлынувшая на него, была, наверно, сродни той, что испытывают берсерки. Она выламывала и выкручивала тело, пытаясь сбросить надежные путы.
Несколько охотников обернулись на шум. Но они знали, что веревки и узлы способны выдержать и не такое.
- Посмотрите, этому гомику тоже хочется. Аж усидеть на месте не может!
- Мужеподобные уроды – второй сорт. Пусть ждет своей очереди.
Их смех едва проникал в сознание через густую пелену боли Йазу, непрерывно звучащую в нем. Лоз не слышал, а если бы даже и слышал, не смог бы понять их оскорблений, он просто не соображал. Он бился так, что фургон начал качаться.
- Слушай, может, в него еще снотворного вфигачить, чтоб так не рыпался?
- Лоз, - не видя, скорее, чувствуя сквозь агонию боли бешенство брата, выдохнул Йазу.
- Заткнись, сука! – рявкнул главарь и с такой силой ударил его ногой в плечо, что подкованный металлом ботинок порвал кожу, хрустнули кости. – Пора с тобой кончать.
Никто даже не понял, в какой момент Лоз вывернул из-под фургона колесо и, не пытаясь содрать с себя веревки, безоружный бросился прямо на вооруженных людей.
Они многое знали и умели эти охотники на людей, но они не знали, на что способен разъяренный шинентай Сефироса. Первые двое вообще не успели понять, как отправились к праотцам.
Чистое желание сражаться – Лоз никогда не ведал жалости в бою, но сейчас он сражался не ради идеи, спасения или даже брата. Он дрался на чистой ненависти. Нет, даже не дрался. Просто убивал.
Сбить с ног и коленом размозжить черепную коробку, а в следующее мгновение уже прыжок, захват обеими ступнями за голову и сломанная шея. Лоз не зря тренировался столько времени каждый день. Он выучил много новых способов убивать без рук.
Два выстрела успели оцарапать ему спину и плечо, одна пуля вошла в живот, но он не замечал таких мелочей. Меньше чем за минуту, все было кончено. И вместе с кожей сдирая с себя надежные веревки, Лоз все еще бесился, топча ногами мертвые тела, в кровавое месиво уродуя лица.
Потом, внезапно опомнившись, бросился к брату, судорожно выдирающему из себя орудие пытки, которым его только что насиловали.
Густые клубы дыма потекли из развороченного паха, и Йазу свернулся в комочек, поруганный и жалкий. Было похоже, что он в любой момент может потерять сознание.
Лоз рухнул на колени рядом с ним, подхватил на руки, жадно прижимая к себе.
- Пусти, не надо, - слабо попытался отпихнуть его Йазу. – Испачкаешься. Они меня… они… меня… описали…
- Неважно, я тебя вымою, все будет хорошо, - Лоз беспорядочно, почти несмело целовал брови, лоб, макушку уткнувшегося ему в грудь брата. – Я всех убил. Мы опять разговариваем. Все будет хорошо.
- О, Лозу! Мой родной!
- Не плачь, Йазу, не плачь.
Братья сидели, крепко обнявшись, на земле в окружение обезображенных трупов, и черный дым поднимался над ними к небесам.

@темы: Yazoo, фанфики, Loz

---

Обещанная первая часть.

[Jasherk]

Название: «Butterfly warriors»
Автор:  Jasherk K.KraKamyn
Бета:  Papa-Demon
Пэйринг: Лоз/Йазу (упоминается Тсенг/Йазу)
Рейтинг: NC-17
Саммари: Если бы Кадаж остался жив, ничего бы этого не было.
Author's note: События происходят сразу после окончания сюжета Advent Children. Все права принадлежат кому надо.
WARNING: Напоминаю слабонервным, я, хотя и пускаю героям слюни, в целом автор недобрый.


ВОИНЫ-БАБОЧКИ

Пролог.

Йазу думал, что он умрет. Уже почти ничего не понимая, не слыша, не способный даже различать силуэты в накрывшей его липкой, масляной темноте, он только чувствовал, как его держат, не пускают, вытягивают на поверхность из поглощающего небытия смерти. У жизни были холодные и цепкие руки. Она пахла пережженным топливом и резким мужским парфюмом. Йазу знал, что это сочетание запахов называется ТУРКИ и Шин-Ра, но сейчас эти слова ему ничего не говорили.
Все, о чем он мог думать, было то, что Кадаж умер. И то, что Лоз, наверное, еще жив. А потом он все-таки провалился в темноту.
Увы, это оказалась не та темнота, которая дарует покой. Она, пользуясь его беспомощностью, бесстрастно причиняла ему боль, превращала в один сплошной оголенный, бьющийся нерв. Он не знал, кричал он или же нет. В том состоянии, в котором он оказался, не было места ни мысли, ни стыду.
По счастью, вскоре боль отпустила его, и стало возможно просто отдохнуть, ни о чем не думая, ничего не чувствую, паря в пустоте.
Ему снилось, что он висит в слабо щекочущих кожу потоках пузырьков, и все вокруг было мутно-зеленое. Сквозь эту зелень он смутно различал желтоватые огни ламп где-то далеко и высокий стеклянный цилиндр, вросший в массивные скопления аппаратуры. Он был заполнен какой-то полупрозрачной субстанцией, позволявшей разглядеть внутри нагую человеческую фигуру с заведенными над головой руками, от запястья встроенными в недра электронных устройств.
Этот человек – мужчина – извивался и бился, видимо, пытаясь освободить руки. Затихал, отдыхая, а потом снова начинал свою очевидно бессмысленную борьбу с аппаратурой.
Он был очень сильным. Могучий торс и широкие плечи не оставляли сомнений в том, что мужчина может продолжать свои попытки часами.
Со странным ощущением эмоционального беспамятства Йазу запоздало сообразил, что это Лоз.
Лоз.
И почти сразу же пришло понимание того, что он не спал.
Йазу дернулся. И обнаружил, что металлические зажимы крепко держат его предплечья. Запрокинул голову и уперся взглядом в сплошной потолок, куда уходили его руки. Попробовал пошевелить пальцами – и закричал.

Глава 1. Осиротелые ангелы.

Отрежут нам лапки, но
Смотри это как кино…
ТАТУ

Знаешь, брат, а мы ведь почти что боги. В особенности теперь, когда ничто не привязывает нас к земле. И к жизни. Нам с тобой не надо ни пить, ни есть, ни даже дышать. Мы свободны от всего. Как нерожденные дети. И все, что удерживает нас в диком мире людей, - наши руки, одни только наши руки, от запястья кистями вросшие в стальное небо над нами. У каждого свое.
Что-что, милый Лоз? Порой мне трудно разобрать движения твоих губ. Там, за двойной преградой зеленого стекла. И все равно я рад, что могу хотя бы видеть тебя. Все время видеть тебя. Не надо даже поворачивать головы. Только не закрывать глаза. Последнее милосердие, которое было дано нам с тобой, и мы должны быть за него признательны.
Твое сильное тело почти непрестанно движется. И именно это немое упорство лучше, чем что-либо еще, передает мне твои слова: держись, терпи, я вытащу нас! Милый брат, я так благодарен тебе за умение не сдаваться. Прости, я не так силен, как ты, Лозу. Крохотные иголочки тока непрестанно сбегают вниз по моим воздетым рукам, пронизывают все тело и убегают прочь. Я очень устал. Прости меня.
Смешно, но сейчас заточенные в плену раствора, стекла и мирно гудящей аппаратуры наверху, беспомощные как жертвы аборта в склянках со спиртом, мы с тобой ближе к Матери. Мы более подобны ей, нежели был Кадаж… И даже сам Сефирос. О, Лозу, как хорошо, что ты не слышишь моих мыслей, ты отругал бы меня за такое святотатство.
Но, Лозу… Кадаж погиб. И без него мы никто. Никто и ничто. Тени теней, ненужные вещи. Строки данных, уцелевшие из стертой программы и бесполезные без нее.
Кадаж… Нам не удалось уйти вслед за ним. А без него нам нечего делать здесь. О, Кадаж… Так больно думать о тебе…
Я не знаю, сколько мы уже здесь. В этом, всегда полутемном, помещении нет смены дня и ночи. А редкие визиты техников, лаборантов и порой самого Руфуса Шин-Ра не дают возможности судить о течение времени.
Лозу, сквозь раствор и стекло я вижу, как твое тело вибрирует мутной белой струной. Раствор – не воздух, он противится каждому твоему броску, без всяких усилий отталкивая тебя назад, не давая размахнуться, извернуться, упереться. Но ты все еще не сдаешься, хотя ты тоже устал. Я чувствую это почти физически. С тех пор, как мы лишены возможности общаться с помощью речи, я стал ощущать тебя гораздо яснее и лучше, чем когда-либо раньше, мой милый брат.
Я знаю, что, передохнув, ты снова и снова будешь биться и извиваться, пытаясь вырвать руки, или ударить ногами в стеклянную стену. Ты не сдаешься. А я…
Кроме мутного белого силуэта твоего тела у меня ничего не осталось. Я боюсь, что мне не хватит этого, чтобы удержаться на грани. Глаза закрываются. Прости…
Я люблю тебя, Лозу.

***

- … уникальный шанс прекратить энергетический кризис.
- Меня не волнует кризис.
Тяжелый, бухающий по полу звук шагов гулко отдается в растворе, эхом разбегаясь по всему телу. От него не убежать. Шаги все ближе. Каждый шаг, как удар. Каждый удар сердца – еще одно мгновение неизжитой, непобежденной, неудовлетворенной ненависти. Ненависти, выросшей из боли предательства и обиды. Да, ты стал только самим собой, Клауд Страйф. Движения Сефироса всегда наполняла мягкая, тягучая, до мозга костей естественная грация охотящегося хищника. Зак шел, бежал, да хоть ковылял, черт возьми, будто в припрыжку, будто приплясывая. Ни один из них никогда не пытался подошвами сапог забивать гвозди.
- Не будь таким близоруким, Клауд.
После своего чудесного исцеления Руфус Шин-Ра дышит полной грудью и живет как за двоих. Столько слухов, сколько расползлось о нем за последние месяцы, не было вокруг имени Шин-Ра за всю жизнь его отца и за все молодые годы самого Руфуса. И судя по неисчезающей складке удовлетворенной улыбки в уголках рта, с личной жизнью у него действительно все в порядке. Какие бы слухи не ходили о нем, каждый знает, что он сожительствует, по меньшей мере, с двумя своими турками. И без вариантов один из этих двоих – рыжая блядь Рено.
И только Клауд – как заноза в заднице. И пока народного героя нельзя просто незаметно убрать, приходиться с ним общаться, водить по святая святых нового проекта, показывать, объяснять. Как тупой скотине.
- Их надо немедленно убить.
Воистину, как тупой упертой скотине. Голос Клауда, его поза, взгляд – все, что живет в смертной оболочке его тела, переполнено ненавистью. Ненавистью, которая подобно священной книге, определяет все его решения и поступки. Если бы можно было убить Сефироса тысячи и тысячи раз, только тогда, наверное, он был бы счастлив. А возможно, процесс просто стал бы бесконечным. Предавших кумиров не прощают. И для Клауда два нагих беспомощных тела в растворе всего лишь куски Сефироса, которые нужно уничтожить так же как и оригинал.
Но Руфус не тот человек, чтобы отступить под напором Клауда.
- Подожди, Клауд, просто на минуту остановись и выгляни за пределы своей раковины. Множество людей прозябают сейчас без света и тепла, тогда как единая энергетическая компания сможет вернуть их в цивилизованный мир.
- И ты будешь обогащаться на их беде и возродишь Шин-Ру? – шипит Клауд.
Руфус только коротко пожимает плечами.
- Так или иначе, будь практичен, Клауд. Не надо больше воспринимать шинентай как врагов. Ведь можно посмотреть на них под другим углом. Созданные из чистой мысли, из самой энергии Дженовы, они представляют собой мощнейшие сгустки настолько плотного вещества, что мысль стала плотью. Задача Шин-Ра всего лишь разумно использовать эту энергию. К чему добровольно отказываться от такого подарка судьбы?
- Они опасны, Руфус, - почти что рычит Клауд.
Он смотрит на призраки людей в густом растворе, а видит мягкую презрительную улыбку на тонких губах и серебряный ливень волос, и спокойное ленивое издевательство в зеленых кошачьих глазах. Только это он видит. Не усталое равнодушие под припущенными веками Йазу, не обиду и бессильную злобу Лоза, только это. Только свое прошлое.
- Нет, Клауд, ты ошибаешься. Даже слепой котенок способен натворить больше бед, чем эти двое.
Руфус тоже смотрит на белые тела, но смотрит иначе и видит совсем другое. Он беззастенчиво любуется красивой оболочкой, в которую заключено ценное содержимое.
С почти сексуальной интимностью его взгляд трогает ровный живот, узкие бедра и беспомощный пах Йазу, почти смакует эстетику тонкого тела. В соседнем сосуде Лоз чуть ли не плюется в них от невозможного, бессмысленного гнева.
- Если тебе так будет проще, Клауд, думай о них просто как о больших батарейках. Ты же не будешь уничтожать батарейки из-за того, что тебя когда-то ударило током?
Клауд отвечает угрюмым молчанием. Руфус не тот человек, чтобы за отсутствием аргументов спор с ним можно было решить, просто разрубив его пополам.
- Откровенно говоря, эти двое явно неравноценны.
Затянутая в перчатку ладонь небрежно гладит боковину сосуда Йазу, вызвав у Лоза дикую агонию бессмысленных телодвижений.
- Фактически сейчас мы используем для получения энергии только Йазу. В этом плане он гораздо более перспективен. Лоз – это скорее просто запасной вариант, он сжигает свою энергию практически полностью, но ее изначально было гораздо меньшее количество. Профессор был не прав, пытаясь с помощью клеток Дженовы сделать идеального воина. Он должен был…
- Сделать идеальную батарейку, - угрюмо перебивает Клауд. – Какая досада, что даже Ходжо не додумался использовать сына подобным образом.
Клауд резко поворачивается на месте.
- Избавься от них. Избавься от них сам, Руфус. Или я лично позабочусь об этом.
Стремительный и гневный Клауд направляется прочь. Руфус стоит между двумя чанами, между двумя парящими в полу-небытие осколками великого Сефироса.
- Не бойтесь его. У Клауда руки коротки до вас добраться.
Лозу все-таки удалось харкнуть достаточно сильно, чтобы концентрированный сгусток медленно поплыл от его лица в направлении Руфуса.

***

Милый брат, мне не нравится, как ты на меня смотришь. Я все чаще уплываю в нечеткий, тяжелый сон, но когда прихожу в себя, ты смотришь так… ты не должен выглядеть таким напуганным и отчаявшимся, Лоз. Только не ты.
Те не потеряешь меня, родной. Я не умру, не волнуйся. Просто я очень устал. Я так хочу спать. У меня совершенно нет сил.
А впрочем, к чему нам жить? Мы должны были умереть с Кадажем. Убить Клауда и уйти за Кадажем. Мы ничто без него. Наше общее сердце билось в его груди.
Зачем нам жить без него?
Уйдем за ним, Лозу?
Пожалуйста, постарайся. Я не хочу без тебя. Я боюсь.
Но у меня совершенно нет сил. Нет сил.
Брат, давай уйдем вместе?
Я так устал.

***

Истощенный физически и морально, Йазу плыл в тяжелой дремоте, уже не цепляясь за существование. Лишь мускулы на его осунувшемся лице иногда чуть подергивались, оживляя тонкие черты болезненной мимикой. Так его тело отвечало на ту бурю, которой взорвался плененный Лоз, почувствовав, как теряет последнего брата.
В движениях Лоза не было никакой логики, никакого плана, одна только чистая ярость. Но ее оказалось достаточно, чтобы заменить собой здравый смысл. Подтянувшись на локтях, почти к самому верху своего чана, Лоз сжал все свое большое тело в тугой комок злобы и со всей дури ударил обеими ногами в стекло. Раз, другой, третий… еще и еще. Обессилено повис, в изнеможении. И после короткого отдыха снова удар. И еще.
С раздирающим хрустом босые ноги пробили прозрачную стену. Зеленая гадость, в которой их держали, хлынула наружу, вынуждая отвыкшие легкие Лоза кашлять и перхать, выталкивая воду и снова глотая воздух.
Времени на передышку больше не было. Где-то уже завыла сигнализация.
Одним из исключительных природных дарований шинентай было умение не щадить себя. Все еще отплевываясь от жижи, Лоз встряхнул мокрой головой, пристально посмотрел на неподвижного брата и одним рывком так перекрутился под потолком своего сосуда, что кости не выдержали. Лоз выломал руки из зажимов электроники. Сломал кости и выдрал запястья. Остальное было минутным делом.
Шипя от соприкосновения с влагой, черный дым густыми стройками поднимался от его порезанных ног, от уродливых культей, в которые превратились его руки. С трудом удерживая равновесие после многодневного заключения в сосуде, Лоз, ковыляя, преодолел несколько шагов до темницы Йазу, припал щекой к стеклу. В нескольких миллиметрах он него шевелились в растворе серебряные пряди, подрагивало, сопереживая боли брата, гибкое бледное тело.
- Я сейчас, - впервые за долгое время вновь обретя голос, прохрипел Лоз.
Хотел ударить кулаком, но вовремя опомнился. Ударил локтем…
Ломать руки Йазу оказалось сложнее, чем свои собственные, но спустя десять минут, он уже прижимал к себе скользкое от жижи, вяло поникшее тело брата. Йазу очнулся, он пытался что-то сказать, но только задыхался и кашлял. А Лоз все плакал и крепко прижимал его к себе огрызками рук, лицом уткнувшись в слипшиеся длинные волосы.
- Ты нереальный, Лоз, - наконец, удалось выдавить из себя Йазу. Мокрые стрелочки ресниц дрожали над его широко открытыми глазами, совсем почерневшими от боли. Йазу часто и неловко глотал ртом воздух. – Ты все-таки смог.
Беспалая, сочащаяся дымом из ошметков разорванной плоти, рука ласково коснулась щеки брата, бессильно соскользнула вниз.
Зареванный, хлюпающий носом Лоз только кивнул в ответ. Теперь, когда брат был рядом, был в его руках, в нем будто бы прорастало, разворачивая могучие ветки, знакомое дерево силы. Ручейки дыма становились все тоньше, позволяя закрыться ранам.
Они были вместе. Вместе они все могли. Лоз это знал. Теперь он точно знал, что они выберутся.
Рев сигнализации проник в его мысли с большим запозданием, сначала он просто смотрел, как бегут по волосам и спине Йазу мельтешащие красные вспышки.
- Руки… жалко, - прошипел еле слышно где-то в плечо Йазу.
- Жалко, - согласился с ним Лоз.
- Пойдем?
- Я смогу?
- Я тебя понесу.
Мокрые волосы Лоза непривычно облепили его голову, торча прядями во все стороны. От этого он выглядел дико и взъерошено как еле выбравшийся из болота лев.
Минута неуклюжей возни. В перемигивании красных бликов сигнализации - плети волос, плети беспомощных рук, ребра, отчетливо проступившие под натянувшейся кожей - Лоз взвалил брата на плечи как дикарь пленницу или пастух ягненка.
- Держись.
Массивная и круглая как шлюз в подводной лодке, входная дверь оказалась блокирована. Но им повезло – ее любезно распахнули снаружи. И повезло вдвойне – проверять, что случилось, явилась не охрана, а два врачебных техника. Неизвестно, с чем они ожидали столкнуться, но два голых мокрых шиненнтай у дверей явно не лидировали в их списке потенциальных поломок.
Лозу даже не потребовалось использовать руки. Продолжая удерживать Йазу на плечах, ударом пятки в живот он буквально вышвырнул ближайшего техника обратно в коридор. Второго как-то неловко, явно импровизируя прямо на ходу, ударил плечом, затем локтем, прижал к стене и завершил связку сокрушительным ударом головой в голову.
Коридор снаружи дышал сухим лабораторным рационализмом.
Сначала они заблудились. Не зная куда идти, Лоз доверился своему чутью, которое надежно и безошибочно завело его в тупик. Пришлось возвращаться, и на обратной дороге они напоролись на охрану.
В ответ на предложение сдаться, Лоз поступил, наверное, очень грубо: крутанувшись на месте, бросил Йазу прямо в людей. А после началась бойня. Лоз еще не успел освоиться с тем, чтобы обходиться без кулаков, и ему пришлось убивать так, как он мог. А мог он, как выяснилось, по-разному.
Последнего, уже поваленного охранника Лоз добил, рухнув на него сверху и коленями сломав бедолаге позвоночник, потом повернулся к отползшему к стене Йазу.
- Надо бы… одеть что-нибудь… - очень тихо предложил тот. Он почти что сидел, почти что ровно, почти что сам.
Лоз встряхнулся как животное, рассеянно скользнул взглядом по разбросанным в коридоре телам.
- Нет, не получится, - задумчиво взглянув на культи своих рук, коротко и четко ответил Лоз. Стыдливые язычки черного дыма вились над его разодранными от ударов локтями, коленями, ступнями. – Слишком много застежек.
- Я не могу без одежды, - голос Йазу дрожал. – Мне нужно… прикрыться.
- Найдем что-нибудь. Иди сюда, - Лоз присел на корточки, собираясь снова взвалить его на плечи.
- Я попробую сам.
- Хорошо, обопрись на меня.
Фактически поддерживая Йазу, Лоз поднял брата на ноги.
- Подожди! А, нет, не важно…
Йазу прикусил губу, усилием отрывая взгляд от валяющегося в двух метрах от них пистолета одного из охранников.
Об этом можно было забыть навсегда.

***

Их бегство могло тягаться только с марафоном хромых улиток. И, тем не менее, уровнем выше была раздевалка, и в раздевалке чей-то легкий летний плащ, закутавшись в который, Йазу вздохнул спокойнее и впервые за все это время светло улыбнулся Лозу. И с этого момента дела пошли в гору.
По пути Лоз разными способами убил еще нескольких человек, а затем в просторном гараже-ангаре они без труда нашли фургон с оставленным в замке зажигания ключом. Забравшись на водительское сиденье, Лоз решительно примерялся вести машину, обходясь без кистей рук. Мягко скользнувшие по его бедру серебристые волосы на миг отвлекли его: это брат зубами поворачивал ключ, заводя мотор.
Лоз улыбнулся.
Даже без рук вдвоем они не пропадут.
Взвыв как раненный зверь, машина рванулась с места.

***

Все получилось так нелепо легко, Лоз.
Поверить не могу: такое ощущение, что никто не гонится за нами. Нет, ты не оборачивайся, следи за дорогой. Я скажу тебе, если замечу что-нибудь.
Неужели мы выбрались?
Кадаж был бы доволен нами.
Ты спас нас, мой глупый, мой сильный, мой бесконечно упертый брат. Спасибо тебе.

***

Йазу уткнулся лбом в плечо Лозу. Тот только коротко одобрительно замычал, радуясь симпатии брата, радуясь возможности снова соприкасаться с ним кожей. Держать и корректировать руль с помощью предплечий оказалось совсем не сложно. Впереди лежала дорога. Йазу был теплый.
Лоз был доволен.
***

Когда Йазу проснулся, был уже вечер.
За окнами тянулся туман. Длинными белесыми языками лизал стекла.
Желтые огни позади постепенно таяли в тумане: видимо, они выехали на пустошь, раскинувшуюся за городом.
Рядом звучало равномерное мычание Лоза, гундевшего себе под нос какую-то несложную мелодию.
- Погони нет? – утвердительным тоном спросил Йазу. Сквозивший в приоткрытое окно жгучий ветерок холодил его открытое плечо, Йазу хотел поправить дурацкое пальто, которым он укрывался, потянулся к нему рукой и замер, бессмысленно глядя на обрубок.
- Мы уже за городом, - в сгущающейся темноте глаза Лоза зелеными огнями отблескивали в зеркале заднего вида, в лобовом стекле. – Куда теперь?
Йазу вздохнул. Лоз спас их, Лоз не нервничал, Лоз был спокоен. Он ждал указаний.
Которые Йазу был не в состоянии ему дать.
- Ты устал, - вместо инструкций сказал он. – Давай поменяемся.
- Ты в порядке?
- Да, я тебя подменю.
- Хорошо, - Лоз затормозил и выбрался из кабины.
Йазу перелез на его сиденье, теперь в зеркале отражались огоньки его собственных глаз.
Рядом хлопнула дверь, Лоз заворочался, устраивая свое большое нагое тело на соседнем сиденье.
- Держи руль с двух сторон. Вот так, - посоветовал он.
Йазу кивнул. Уверенность Лоза, его голос действовали успокаивающе. И если посмотреть ему в лицо, глаза в глаза и ответить на его ободряющую улыбку, можно подумать, что теперь все будет хорошо, они выберутся, справятся. И плевать, что у них нет рук.
Машина тронулась с места, и будто некое подводное судно поплыла сквозь темноту и туман. А где-то там, далеко в небе, сияли звезды.
Лоз сонно вздохнул, позвал:
- Эй, Йазу.
- Что, Лоз?
- Ты слышишь Маму?
Йазу смотрел в темноту, по едва уловимому в ночи силуэту угадывая дорогу. Йазу не надо было даже прислушиваться к себе: внутри него было пусто. Раньше он умел слышать чувства и эмоции Кадажа и незамысловатые помыслы Лоза, но призывы Матери он чувствовал только через Кадажа. Больше он не слышал ее. Кадаж был той артерией, которая соединяла его с Матерью, но ее перерубили. С ним остался один только Лоз.
- Нет, Лоз. Мы больше не услышим ее. Остались только мы с тобой.
Туман сочился в приоткрытое окно, но закрыть его без пальцев было ему не с руки.
Лоз шумно зевнул.
- Придется справляться самим, брат.
- Да, брат.
- Понятно. Я посплю?
- Спи.
По звукам дыхания и внутренним ощущения Йазу понял, что Лоз почти мгновенно уснул. Йазу коротко и бесшумно втянул ртом воздух, перед глазами все плыло от накопившихся слез. Он раздраженно сморгнул несколько раз, не решаясь отпустить руль.
Йазу не знал, что им делать без Кадажа. Просто не представлял. Он не был готов принимать решения.
Ему необходимо было найти какой-то путь. Для себя и для Лоза, для них обоих.
Ему до судорог необходимо было ощущать близость последнего оставшегося брата. В этом был весь смысл. Единственный смысл.

***

Горючее кончилось, когда они добрались до развалин Мидгарда. Они так и не решили, куда ехать. И, не сговариваясь, приехали к Кадажу. В той единственной форме, в какой было возможно.
Стояло раннее утро. В безалаберно брошенной на заднем сиденье сумке водителя, которую они как псы распотрошили зубами, нашлась половина шоколадки. Этим «обильным» завтраком им пришлось обойтись.
Что делать дальше, братья не знали.
Голый и полуголый шинентай долго брели по развороченным плитам бывшего здания корпорации Шин-Ра, пока сморенные жарким солнцем не уселись прямо на одной из лежащих под наклоном бетонных плит.
- Что теперь? – спросил, щурясь на солнце, раскинувшийся на спине Лоз.
- Не знаю, - Йазу свернулся на боку, положив голову на плечо брата.
- Надо достать еду и одежду.
- Надо.
- Мы еще можем пугануть. Я неплохо дерусь и ногами тоже, как выяснилось. Бац-бац, - не поднимаясь, Лоз с силой пнул пяткой воздух.
Йазу крепче зарылся лицом в его кожу.

***

Брат, если бы я мог просто раствориться в тебе. В твоей силе, в твоей уверенности.
Брат, нас осталось всего двое. Мне нужно знать, что мы живы. Мне нужно быть ближе к тебе. Как можно ближе.
- Обними меня, Лоз.
Твои руки ни о чем не спрашивают. Нет, ничего надежней твоих объятий. Да, держи меня крепче, прижми к себе.
- Что случилось, Йазу? Ты дрожишь.
- Лоз, милый Лоз. У Сефироса было одно крыло. Мы втроем унаследовали это крыло от него. Одно на троих. Но без Кадажа у нас нет даже одного крыла. Что нам делать, Лоз. Я не знаю.
- Ты придумаешь, Йазу. Мы придумаем. Я с тобой. Вдвоем мы все можем.
- Лоз, - Йазу вскинулся на локтях.
Твое лицо так близко: мощный подбородок, растрепанные волосы, глаза. Ты нужен мне, Лоз. Мне необходимо слиться с тобой. Иначе я не смогу. Ты нужен мне.
- Лоз, пожалуйста, трахни меня.
- Чего?
Ты не понимаешь, о чем я. Твое могучее тело невинно.
- Я научу. Это нужно мне, нам обоим. Тебе понравится.
Твоя кожа пахнет теплом и солнцем. Чуть солоноватая от пота. Широкая грудь вздымается как скала, пока я упоенно целую твою шею и плечи.
Я чувствую, что тебе хорошо, тебе приятно. Твое удовольствие резонансом отдается в моем собственном теле.
Ты мне нужен.

***

Укрытый плащом, гибкий силуэт поверх раскинувшегося нагого тела, они целуются рот в рот, самозабвенно и жадно. И Йазу не приходится учить Лоза, в большом организме сама собой поднимается большая жажда. Надо было только спустить курок. Йазу спустил, и теперь его брата уже невозможно остановить.
По счастью, у них нет нужды возиться с одеждой: стащить с Йазу ворованное пальто – секундное дело. И вот уже Лоз в восторженном упоении осыпает поцелуями плечи и грудь своего брата.

***

Твои губы потрясающе мудры, Лоз. Наверняка, твои руки никогда не были бы так нежны и внимательны, как твои губы. А главное, ты хочешь меня. Твой возбужденный член вжимается в мою ногу, и твое нетерпением эхом стучит в моей крови. Но подожди…

***

Йазу не вырывается из сокрушительных объятий брата, но как змея струится по его телу. Утыкается лицом в растревоженный пах.
- Что ты де..? – Лоз стонет в голос и бьется затылком о плиту.
- Тише, тише, родной. Так надо, - на мгновение оторвавшись, улыбается Йазу, – чтобы ты был влажным. Иначе мне будет больно.
Брат коротко одобряюще улыбается и снова жадно припадает ртом к гениталиям Лоза.
- О, Йазу, я…
Тело Лоза само выгибается навстречу, мощные рывки сотрясают его бедра, культи рук неуклюже и в то же время почти жестоко прижимают голову брата к паху. Первый оргазм шинентай приходит не во время и неловко, как и с обычными людьми.
Йазу приподнимается, у него изо рта, с губ и с подбородка стекают белые дорожки спермы. Он улыбается расширившимся от удовольствия зрачкам брата.
- Ты сладкий.
- Ты дурачок, - Лоз расслаблено закрывает глаза. Ему так потрясающе хорошо.
Большой ребенок не ведает стыда и не знает условностей. Он равно далек от таких понятий как гомосексуализм и инцест. Он просто знает, что ему было очень приятно. И он хочет разделить это удовольствие с братом.
- Давай я тебе тоже так сделаю.
- Тсс, подожди. У тебя еще будет такая возможность, а сейчас я хочу от тебя немного другого.
Обрубком руки Йазу едва ощутимо трогает основательную мошонку брата, ласкается щекой об его обмякший корень, снова пробуждая в теле Лоза здоровый интерес к своему телу.
- Что нужно делать? – Лоз полностью доверяет ему. Если бы Йазу хотел сейчас сам трахнуть его, Лоз без колебания дал бы ему и был бы счастлив. Но Йазу нужно не это.
Убедившись, что брат снова готов к бою, Йазу нетерпеливо поворачивается к нему спиной, опускается на колени и локти. Почти сразу же Лоз без вопросов прижимается к нему сверху.
- Так потрясающе классно, - охрипшим от желания голосом шепчет он Йазу в затылок и трется между его ягодиц. – Хочу еще. Еще ближе.
- Лоз, - Йазу изнывает и стонет от жажды близости. – Там есть отверстие. Ну, ты знаешь. Вставь мне туда, Лоз.
Согласное сопение в шею. Лоз отстраняется. Культи его рук раздвигают ягодицы Йазу.
- Такая маленькая дырочка, - будто зачарованный брат медлит. – То сжимается, то разжимается.
- Не тяни. Ты еще влажный. Давай скорее.
- Чтобы смягчить трение, нужна смазка, - с торжеством достигнутого понимания заявляет Лоз.
И теперь уже настает черед Йазу дернуться и задохнуться от изумления, ощутив прикосновения рта и языка брата к своему анусу.

***

Лоз! О, Лоз! Что ты придумал? Ты же меня с ума сведешь. Мой огромный нежный великан. Зачем ты меня так дразнишь? Я же изнываю, я хочу тебя как животное.

***

Йазу стонет и содрогается. Эхо этих звуков отдается в развалинах, стирая все разумные мысли и заполняя сознание одним только восторгом и похотью.
- Лоз, я не могу! – воет Йазу. – Вставь мне уже или я умру.

***

Язык брата выскальзывает наружу, и ему на смену медленно впихивается в Йазу каменно-твердый горячий член. Йазу запрокидывается ему навстречу, опускаясь на колени Лозу, прижимается спиной к его груди.
На мгновение оба брата замирают, до предела опьяненные своей близостью. А затем без единого слова начинается бешеная скачка. Лоз хрипит, целиком отдавшись порыву страсти, его культи так крепко прижимают брата к себе, что кажется вот-вот хрустнут ребра. Длинные пряди Йазу неистово хлещут Лоза по лицу. А сам Йазу вцепился зубами в запястье левой руки и только стонет и воет непрерывно от невыносимой радости их соединения.

***

Лоз! Лоз! Лоз! Еще! Еще!!! Как давно мне это было нужно! Да, мы живы! Живы вопреки всему. Я люблю, я так люблю тебя, Лоз. Ну, еще же, еще, еще!!! Родной мой!

***

ЙАЗУ!
***

От двойного, совершенно нечеловеческого крика, растревоженные птицы поднимаются над развалинами старого города. Одновременный оргазм выворачивает братьев наружу, смывая все внешнее и оставляя лишь то, что, по сути, они есть целое. Воссоединившееся после долгого мучительного прозябания порознь.
- Я люблю тебя, - сквозь сбившееся дыхание шепчет Йазу, запрокинув голову на плечо брата.
- Я тебя тоже, - обеими руками удерживающий расслабленного брата Лоз, утыкается лицом ему в шею.
Впервые за долгое время им так хорошо, как еще не было никогда. Даже когда их было трое.
Кое-как укрывшись пальто, чтобы не обгореть, они дремлют, на законных правах любовников, прижавшись друг к другу.
Йазу сладко и томно, и совсем немножечко стыдно от того, что Лоз не спросил, делал ли Йазу это раньше. И очень приятно от того, что он знает: Лоз и так все понял, но ему все равно, с кем это было раньше и почему.
Первым у Йазу был Тсенг. Смуглый, пленительно властный, пленительно беспомощный вутаец, которого они поймали вместе с девушкой-турком и мучили, пытаясь выяснить судьбу Матери. Это он научил не в меру любопытного Йазу плотской любви, получив в результате свободу для себя и Елены.
Все равно они были уже не нужны Кадажу.
Кадаж…
Ты лежал бы сейчас между нами, если бы был жив.
Наша любовь сама собой подразумевает любовь и к тебе тоже.
Кадаж.
Кадаж…
«Кадаж, - щурясь на солнце, думал Лоз, – нам будет сложно без тебя. – И без всякой логической связи. – Тебе бы понравилось трахать Йазу».

***

Растворяясь в черноте горизонта, солнце плескало кипящим ядом на застывшие утесы развалин, на переплетенные между собой голые ноги двоих шинентай.
Йазу мягко улыбнулся в блаженном полусне.
- Знаешь, Лоз, я сейчас вспомнил одну вещь
- Какую?
- Человеческих детей.
- Ммм? Почему?
- Дети – это ведь маленькие люди, правильно, Лоз?
- Я думаю, да.
- Значит, люди – это просто большие дети.
- И что с того?
- А то, что я пришел к детям и сказал им то, что они хотели услышать, и они поверили мне, и пошли за мной. И пили отравленную воду, как сказал им Кадаж, и мы смогли использовать их. Один раз поверив нам, они были послушны, как скот.
- Да, я помню. Получилось забавно.
- Так вот, Лозу, - Йазу трется спиной о подмышку брата, устраиваясь удобнее, прищуренные глаза отблескивают зеленым в тени ресниц. – Люди любили Сефироса и так до конца и не поняли, что их любовь не была взаимна. Сефирос был их героем. Он оставил людям страх, но и преклонение тоже. Возглавляемые Кадажем мы сделали им новое впрыскивание страха и благоговения: мы показали им, что Сефирос бессмертен. Что наделенные силой Матери, мы являемся существами, стоящими выше них.
- И фто это нам дает? – как всегда практично поинтересовался Лоз, рассеянно играясь зубами с мочкой его уха.
- А то, мой родной, что сегодня и сейчас мы стоим на пороге рождения новой веры. Религии Дженовы, Кадажа и Сефироса.
- И что? – по голосу Лоза слышно, что он не очень то понял, о чем речь, но уловил, что новость хорошая.
- Лоз, теперь я знаю, куда нам идти дальше. Мы возвращаемся. К Руфусу Шин-Ра. И теперь он будет играть по нашим правилам.
Продолжение следует

@темы: Yazoo, фанфики, Loz

---

Немного саморекламы

[Jasherk]

Дамы и господа, свершилось. Я написал первый в моей жизни флаффный фанфик (насколько вообще ко мне применимо понятие флаффа). Скоро демон его отредактирует, и я смогу выложить это на всеобщее обозрение.
Основной пейринг: Лоз/Йазу. Присутствуют Тсенг/Йазу, Руфус/Йазу, другие/Йазу. Упоминаются Тсенг/Руфус, Руфус/Рено, Ходжо/Сефирос, Сефирос/Клауд, .
Рейтинг NC-17, сцены насилия. Общая депрессня. Большая Любофф.

Я плохой рекламщик десу?

@музыка: "От Кореи до Карелии" Пикник

@темы: Yazoo, Loz, реклама

---

[Дитя Дженовы]

С Днем Св. Валентина!

@темы: фанарт