Сын божий замужем
Название: «Butterfly warriors»
Автор: Jasherk K.KraKamyn
Бета: Papa-Demon
Пэйринг: Лоз/Йазу (упоминаются Ходжо/Сефирос, Сефирос/Клауд)
Рейтинг: NC-17
Саммари: Если бы Кадаж остался жив, ничего бы этого не было.
Author's note: События происходят сразу после окончания сюжета Advent Children. Все права принадлежат кому надо.
WARNING: вуайеризм
Глава 1. читать дальшеhttp://www.diary.ru/~jasherk/?comments&postid=41082574
Глава 2. читать дальшеhttp://www.diary.ru/~jasherk/?comments&postid=41119001
Глава 3. Дети чудовищ.
Потерянных не ждут,
Печальных не хотят.
Такие не живут,
Их топят как котят…
Тату
Добрый доктор Айболит,
Он под деревом сидит.
Приходи к нему лечится
И корова, и волчица,
И жучок, и червячок…
Корней Чуковский
- Дети, вам помочь?
Не отпуская Йазу, Лоз вскинулся всем телом, обернулся на голос.
Со склона холма по дороге спускался высокий старик в длинном распахнутом пальто. Солнечный блик остро поблескивал в маленьких очках.
- А шел бы ты своей дорогой, мил человек, - хмуро ответил шинентай. Старик выглядел достаточно бодрым, чтобы убежать, а с Лоза было уже достаточно трупов на сегодня.
- Я и иду, - незнакомец невозмутимо шагал с холма по направлению к ним. В жесткой ухмылке, легко кривящей широкий рот, не было ни малейшей интонации страха, как будто полудюжина изуродованных трупов вокруг Лоза и голый Йазу в его руках были чем-то совершенно обыденным и привычным в жизни.
- Дед, не ходи сюда, - Лоз сам не заметил, что невольно пятится от самоуверенного незнакомца.
Тот остановился, чуть кивнул подбородком на Йазу:
- Как скажешь, малыш. Не возражаешь, если я посмотрю, как ты без рук будешь ему анус зашивать? Я всегда уважал новации в хирургии.
- Лоз, убей его, - еле слышно прошептал Йазу. И Лозу было страшно смотреть ему в глаза, чтобы не увидеть огромные черные, почти человеческие зрачки.
Все что он мог - только зарычать сквозь зубы.
- Успокойтесь, мальчики. Мне вы можете доверять. Я доктор.
Незнакомец подошел уже совсем близко, небрежно наступил на лежавший вниз лицом труп, чуть склонил к плечу голову, и Лоз увидел, как ясно блестят за стеклами узкие темные глаза.
Узнавание агонией поднялось в крови – память крови Сефироса в его жилах.
«Беги или убей. Убей или беги немедленно! Это страшнейший из всех людей! Это - твой отец».
Но Лоз был так же глух к призывам своей крови, как глух был к песням и снам Дженовы. А в его руках таяло беспомощностью, холодом, черным дымом тонкое тело Йазу.
Ему действительно нужна была помощь.
- Доктор Ходжо, вы вылечите Йазу?
читать дальшеПрохладный ветер шелестел сухой травой у дороги, трепал спутанные пряди Йазу, собственную неухоженную шевелюру Лоза.
Доктор Ходжо подошел ближе, окинул Йазу цепким, оценивающим взглядом.
- Что ж, пожалуй, будет любопытно попробовать.
- Спасибо, доктор Ходжо, - расцарапанное грязное лицо Лоза осветила широкая, ясная улыбка.
- Хорошо, отнеси его в джип и помоги мне. Незачем оставлять здесь всю эту красоту.
Четкие инструкции что делать всегда были панацеей для Лоза. Пока он устраивал Йазу на задних сиденьях, Ходжо обстоятельно обшарил убитых и мотоциклы.
- Отлично, а теперь свали их всех в кучу.
- Мы их сожжем?
- Молодец. Догадливый мальчик.
Лоз сам не ожидал, что его так воодушевит незамысловатая похвала. Он оттащил всех мертвецов ближе к охромевшему фургону и, не дожидаясь дальнейших указаний, сам облил их топливом, которое так и не успел залить. В это время Ходжо смастерил из одежды убитых жгут, конец которого заправил в бак обреченной машины.
- Если там есть что-то ценное, советую забрать сейчас.
Лоз отрицательно покачал головой и выразительно посмотрел в сторону джипа, куда отнес Йазу.
Чиркнула зажигалка, пламя весело полыхнуло в стеклах очков доктора, побежало к машине.
- Пойдем.
Доктор развернулся и пошел к джипу, он не обернулся, даже когда взрывом встряхнуло землю у них под ногами.
Забираясь на пассажирское сиденье рядом с Ходжо, Лоз чуть было не свалился. У него ноги подкашивались, и перед глазами все плавно уплывало куда-то и слегка двоилось.
- Куда мы теперь едем?
- Домой.
Мотор взревел и, повинуясь воле Ходжо, джип бодро дал задний ход, пятясь прочь от горящего фургона и мотоциклов.
***
Двухэтажная постройка с деревянной верандой хитро затаилась по другую сторону скалы. Никакой дороги туда не вело – фургон еле пробрался через перелесок, пока не вылез на площадку за домом.
В результате, хотя они и проехали, в сущности, не так далеко, Лоз успел чуточку подремать. Ничего не мог с собой поделать, просто вырубился и все.
Внутри дом оказался темным и гулким. Если бы не разбросанные повсюду книги и вещи, он, наверное, выглядел бы нежилым. Длинный обеденный стол в гостиной тоже был основательно заставлен: Ходжо критически оглядел его и, отрицательно покачав головой, указал Лозу на низкую софу.
- Положи его туда. И жди с ним.
Лоз привычно повиновался. Йазу потерял сознание еще в машине. Сделался недосягаем для боли и страха.
Уложив брата на спину, Лоз устало садится рядом, устраивает голову Йазу у себя на коленях. Он хочет спать. Так хочет спать. Но сначала надо убедиться, что с Йазу все будет в порядке. Лицо брата совсем белое, разметавшиеся волосы похожи на пепел. Даже страшно к ним прикоснуться. Вдруг рассыпятся?
Через открытую дверь слышно, как в соседней комнате гремит и звенит стеклом доктор Ходжо. Шумит вода. Потом почти неожиданно вспыхивает верхний свет. Чуть ли не в лицо Лозу летит сверток. Кухонная клеенка.
- Вот, подстели под него.
Сам Ходжо стоит в дверях, вытирая мокрые руки полотенцем. Пальто на нем уже нет, зато появилось нечто вроде кухонного передника. Лоз невольно напрягается, заметив, что доктор успел по полной программе вооружиться медицинскими инструментами. Будто бы изнутри него, из той памяти, которой нет у Лоза, он снова видит этого человека со скальпелем и шприцем в руках. Человека, делающего больно. Видит его глазами совсем еще маленького Сефироса.
- Эй! – доктор несильно толкает его ладонью в лоб. – Не трусь так сильно. И застели софу.
- Доктор Ходжо, мы не напачкаем, - сам не понимая, почему его успокоили жест и слова, Лоз неуклюже поднимает Йазу к себе на колени, возится с клеенкой. – Мы с Йазу не кровим. Мы дымимся.
- Это я уже видел. Очень любопытное явление, - оценив его незначительный успех, Ходжо сам расстилает клеенку и помогает уложить Йазу сверху, перевернув его вниз лицом. – А скажи мне, ваша кровь испаряется при контакте с воздухом? Или она постоянно находится в жилах в газообразном состоянии?
Лоз не знает, что ответить. Он боится смотреть на то, как доктор стерилизует инструменты, прежде чем приступить к работе, осматривает Йазу.
- Да, серьезно его отделали. Того и гляди, мне придется делать первое в истории переливание дыма. Держу пари, что она у вас одной группы.
Смешок доктора колкий и сухой. И Лоз гладит бессознательного Йазу по голове, радуясь, что сейчас он совсем далеко отсюда.
- Следы у тебя на шее и руке, - не отрываясь от своей работы, спрашивает доктор, - стреляли снотворным?
- Думаю, да, - веки совсем тяжелые. И то, что Йазу не чувствует боли, наполняет его собственное тело спокойствием. – Очень трудно не спать.
- Спи, если хочешь. Я разбужу тебя, когда ты мне понадобишься.
- Доктор?
- Что?
- Меня зовут Лоз.
- Я в курсе.
- Доктор Ходжо?
- Что?
- Спасибо.
Доверие накатывает теплой волной. И можно рухнуть в сон, будто в яму. Просто больше нет сил. Просто можно наконец-то поверить, что все будет хорошо.
Лоз не помнил, как спустя некоторое время, доктор растолкал его и велел отнести Йазу в гостевую спальню на первом этаже. А потом отвел самого Лоза по лестнице наверх. И там тоже была комната с широкой кроватью. И он упал на нее, как падают камни, уже не слыша ворчание доктора и ни на что не реагируя.
Он так устал. Ему было необходимо отдохнуть.
***
Утро прокралось в ощущения Лоза восхитительной, довольной истомой. Он потянулся всем телом, расправляя плечи и руки, пошевелил пальцами на ногах и довольно зевнул.
Выспаться было чудесно.
Это так вдохновляло. Хотелось дышать полной грудью.
- Поразительно, - прозвучал знакомый голос совсем рядом.
Не чувствуя опасности, Лоз повернулся на бок и оказался лицом к лицу с доктором. Без очков, с растрепавшимися полуседыми волосами, он выглядел заспанным и помятым.
- Кто бы мог подумать, что сегодня я проснусь в одной постели с живым концентратом могущества.
Под взглядом его глаз Лоз неловко поежился, хотя никакой угрозы он не чувствовал. Узкая рука уверенно легла ему на лицо, убрала со лба волосы. Так профессиональный дрессировщик может погладить по голове большого, дикого пса.
- Феноменальная сила.
- Доктор, вы говорите… - не пытаясь отстранится от непривычной ласки, спросил шинентай, - про Маму?
- Да, Лоз.
Утренний свет падал в окно из-за спины Ходжо. И было так странно говорить с кем-то, кто действительно знал о ней.
- Пожалуйста, доктор Ходжо, расскажите. Какая она?
Ходжо близоруко щурится на него из-под отекших со сна век. Короткая улыбка, и длинные пальцы снова уверенно пробегают по его волосам:
- О-о-о, она была прекрасна.
Внезапная догадка как вспышка среди спутанных со сна мыслей Лоза:
- Вы любили ее?
С минуту Ходжо молча гладит его по голове.
- Да.
Лозу и радостно, и неловко об этом слышать. Короткий смешок доктора отзывается внутри теплом и надеждой.
- Неужели не очевидно? Я даже захотел иметь от нее ребенка.
Лоз не знает, что он краснеет. Хочется зарыться лицом в подушку и спрятаться.
- Что ты стесняешься? – усмехается над ним Ходжо. – Велика беда. Как будто узнал, в какой именно позе тебя зачали. Хотя на тебя это, я полагаю, не распространяется.
Теперь его гладят по спине. И это хорошо. Можно расслабиться.
Не важно, что доктор говорит такие вещи. В конце концов, он ведь помог им. Помог Йазу.
- Думаю, пора вставать, - Ходжо выбирается из-под одеяла, потягивается и чихает. – Кстати, надо подобрать тебе еще какую-нибудь одежду. Здесь бывает прохладно.
Лоз послушно поднялся вслед за ним. Рассеянно потер обрубком мошонку сквозь рясу, затем почесал себя за ухом, задумчиво разглядывая проступившую под истрепанной тканью утреннюю эрекцию, и усилием воли заставил ее успокоиться.
- Я вижу, ты уже совсем большой мальчик, - ухмыльнулся Ходжо.
Лоз решил, что обижаться не будет.
На первом этаже было сумрачно, свет плохо проникал в глубину помещения через немногочисленные окна. Но искусственный свет Ходжо зажигать не стал, и Лоз не спросил почему. Для его кошачьих зрачков освещения хватало, и если доктор чувствовал себя в такой атмосфере вполне комфортно, так это его личное дело. Его дом – он хозяин.
Завтракали они консервами и какой-то пастой из тюбиков. Вкус Лозу не запомнился совершенно, но есть хотелось так сильно, что это показалось абсолютно неважным.
- Кушай, кушай, этого говна здесь навалом, - доброжелательно подбодрил его доктор Ходжо. – Я запасал на годы. И из расчета как минимум на двоих.
- Все считают, что вы погибли, доктор Ходжо, - уплетая за обе щеки, заметил Лоз.
- И хорошо. Так и должно быть, - старик согласно кивает и смотрит на Лоза поверх очков. – С точки зрения науки, которой я абсолютно доверяю, я без сомнения мертв.
Лоз хмурится.
- Я не понимаю.
- Вот и не забивай себе голову, - у Ходжо веселые глаза и крупный, подвижный рот. Лоз смотрит на старика, вдыхает его запах и чувствует, как снопы искр сбегают сигналами по его нервам. В этом человеке таится нечто, угрожающее и опасное, но настолько послушное контролю могучего интеллекта, что Лозу не страшно. В Ходжо живет зверь, и зверь сродни им, но это дрессированный зверь.
- Дай руку, - приказывает Ходжо.
Крючковатые пальцы с крупными суставами покрыты пятнами от работы с химикалиями и реагентами. Там, где они сжимают предплечье Лоза, под кожей разливается жгучее тепло. Зверь нюхает искалеченную лапу другого зверя.
- Исключительно грубая работа.
- Как получилось, - Лоз спокойно пожимает широкими плечами. – Других вариантов не было.
Ходжо, только что брезгливо разглядывавший культю, вскидывает жгучий взгляд на лицо Лоза.
- Ты сам это сделал?
Лоз кивает. Он почти горд. Даже хвастаться не пришлось, и доктор, похоже, впечатлен.
- Вот волчонок! – выдыхает он одобрительно. – И этого, - кивок в сторону гостевой спальни, - тоже ты?
- Я.
Не ослабляя захвата, Ходжо неосознанно проводит пальцем по его запястью, вплоть до того места, где сквозь рубец проступает осколок кости.
- Да, здорово, когда у тебя есть брат. Думаю, ему этого не хватало.
- Кому, доктор Ходжо?
Старый ученый умеет смотреть так, что сильному бойцу вроде Лоза хочется скорчиться и уползти в темный угол. Тем более, что он уже понял, о ком речь.
Ходжо резко отталкивает от себя его руку. Встает и отворачивается.
- Вы двое можете оставаться здесь столько, сколько захотите.
Лоз сглатывает. Ему неловко, и он сам не понимает, - эмоция, которая быстрее гонит его кровь в жилах, называется «страх». Страх, доставшийся ему в наследство вместе с кошачьими глазами и холодным серебром волос. А еще благодарность.
- Спасибо, доктор Ходжо. Мы постараемся вас не раздражать. Вы скажите, если мы вам надоедим.
- Не сомневайся, скажу, - хмыкает Ходжо и, неожиданно подавшись вперед, хватает Лоза за щеку. – Расслабься. Вы двое, пожалуй, единственная компания, которой найдется место в моем доме. Мальчишки.
- Значит, нам повезло, что мы встретили вас.
- Везение – всего лишь миф, Лоз. А вот интуиция – факт. Я купил этот дом через подставных лиц. Очень давно. Еще до того, как начал работать с Гастом. Даже Лу про него не знала. Я не хотел ее волновать тем, что готовлю нам укрытие на случай внезапного бегства. Я живу здесь с тех пор, как я официально скончался. И что-то подсказало тебе, как добраться сюда же, хотя ты ничего об этом не знал. Совпадений не бывает, Лоз. У каждого действия есть причина. Только надо найти ее.
Возможно, Лоз искренне хотел бы оценить все величие момента, но нечто, несомненно, более важное заставило его оборвать монолог ученого.
- Доктор Ходжо, мне надо к Йазу. Он только что проснулся.
И не дожидаясь какой-либо ответной реакции, он направился на тихий зов очнувшегося брата.
В слабом, сером ощущении спальни Йазу сливается со светлым бельем постели. Тень среди теней.
Лозу нет нужды спрашивать брата, как он. Если бы Йазу испытывал боль, она звучала бы в собственном теле Лоза тягучей пронзительной нотой. Этого нет, а значит Йазу лучше. Или, может быть, все еще действует препарат, который вколол ему Ходжо.
- Где мы? – шелест, шепот, сухие листья падают в мертвую траву.
- Это дом доктора Ходжо. Вчера он помог нам. И позаботился о твоих ранах.
- Ходжо? – Йазу измученно хмурится. – Это безопасно?
- Я ему верю. Он любит нашу маму.
Тонкие брови Йазу удивленно приподнимаются.
- Не бери в голову. Док в порядке.
Так приятно снова видеть брата, ощущать его присутствие совсем рядом. Неожиданно жизненно важным становится прикоснуться к нему. Лоз подходит ближе, садится на кровать, проводит обрубком по щеке Йазу. И тот сам прижимается к его руке и, закрыв глаза, трется об нее лицом.
Несколько мгновений молчания похожи на блаженство. А потом:
- Не плачь, Йазу. Все в порядке. Все кончилось. Я больше никому не позволю до тебя дотронуться. Пожалуйста, не надо плакать.
- Лоооозу!
Держать друг друга крепко, прижиматься щекой к щеке, виском к виску, чувствовать срывающееся дыхание в его груди своей грудью.
- Лозу, родной, прости, прости меня! Прости за все. Ты самый лучший. Я так тебя обижал, я так… а ты все равно… Лозу, милый, прости меня. Пожалуйста, прости меня.
- Все хорошо. Главное, мы вместе. Я люблю тебя, Йазу. Не плачь, успокойся. Мы вместе.
Лоз тянется поцеловать его лоб, его щеки, нос – что угодно, лишь бы ощутить губами бледную кожу. Йазу поймет, что теперь он в безопасности, что Лоз любит его. И так рад: ведь они снова вместе. Все закончилось.
- Лозу, у меня к тебе одна просьба, - брат слабо отстраняется, упираясь обрубком в грудь Лоза, но едва ли в силах хоть немного отстранить его от себя.
- Проси все, что угодно!
Йазу отворачивается к стене, но, понимая, что это не спасет его, прикрывает глаза и шепчет:
- Помой меня.
Лоз замирает. Хмурится.
Молчит, и черты лица его костенеют, застывают. Только возле рта подрагивает, то возникая, то исчезая, незнакомая и какая-то взрослая морщина.
- Конечно, - наконец, с усилием выдавливает он. – Думаю, доктор разрешит нам воспользоваться ванной.
- Не угадал, - весело прозвучало от скрипнувшей петлями двери. – Доктор не разрешит. Доктор просто-таки даже запрещает.
В проеме двери стоял Ходжо, жизнерадостно улыбался и мешал ложечкой чай в стакане. Стакан помещался в антикварном латунном подстаканнике, каких Лоз и Йазу никогда не видели в своей короткой и бестолковой жизни, но это волновало их в последнюю очередь.
- О, нет, не надо думать, что доктор Ходжо такой плохой, жадный дядька, и ему жалко для вас своей ванны. Нет, - Ходжо шумно отпил из стакана и продолжил. – Просто доктор Ходжо все-таки врач и считает нецелесообразным купать пациента, наскоро зашитого накануне. Если вы, конечно, не хотите, чтобы швы разошлись.
- Доктор Ходжо, Йазу очень нужно почиститься, - Лоз смотрел на пожилого мужчину взглядом собаки, один раз уже получившей помощь и снова надеющейся. - Может, есть другой способ?
- Ну, в принципе, ты на верном пути, мой мальчик, - Ходжо шумно отхлебнул из стакана, почесал подбородок. – Ладно, его можно протереть спиртом. Это почистит и запах отобьет.
- Спасибо, доктор Ходжо, - просиял Лоз.
- Мне только интересно, как именно ты собираешься это делать, - за стеклами очков темные глаза сделали круговое движение, - без кистей рук.
Смутить Лоза было не просто:
- При помощи зубов, доктор.
- А? Да, забавная мысль. Я готов посмотреть. Впрочем, - Ходжо хмурится, смерив Лоза с головы до ног долгим, почти презрительным взглядом, - не очень меня прельщает возиться с тобой, когда ты в процессе по полной программе нанюхаешься спирта.
Лоз тоже хмуриться в ответ, не поняв сути претензии, но Ходжо опережает его возможную реакцию:
- Ладно, дитё. Помогу вам еще раз. Сейчас все принесу.
Лоз благодарно улыбается вслед доброму доктору и снова поворачивается к брату. Его встречает взгляд полный неподдельного, животного ужаса.
***
- Не позволяй ему касается меня, Лоз! Не позволяй.
Пальцев больше нет, так трудно сжимать запястье брата своими обрубками. Но округлившимся от ужаса зрачкам не докричаться до Лоза.
- Этот человек… Я не выдержу!
- Нет, он хороший. Он поможет. Он сделает все, что надо, Йазу. Не бойся. Так надо.
Йазу дрожит, как пойманная мышь.
- Не подпускай его ко мне… я умоляю тебя…
Лоз видит и чувствует, что Йазу почти не осознает себя от страха и отвращения. Но ведь он сам хотел почиститься. Йазу поймет потом, что был неправ. А сейчас Лоз должен быть непреклонен. Это трудно, и все же он не должен поддаваться жалости. Ради блага Йазу он не имеет права уступить.
- Йазу, все нормально. Это недолго.
Брат в панике пытается забиться в угол кровати. Все против него. Спасения нет!
Дверь тихо открывается, шагов доктора тоже почти не слышно…
Лоз прижимает брата к кровати предплечьями, пока Ходжо, весело посвистывая, обтирает все его тощее тело спиртом. Иногда он присвистывает особенно выразительно и, хотя никакими комментариями это не сопровождается, Йазу все равно мотает головой и сипит сквозь сжатые зубы:
- Лоз, пожалуйста. Пусть он уйдет.
Он такой тощий и изможденный, бледный и жалкий, что Лозу неловко смотреть на его обнаженное тело.
А вот Ходжо, похоже, наоборот настроен оптимистично:
- Не обращай внимания, - между делом бросает он растерянному Лозу. – У него шок после травмы. Пройдет. Рано или поздно. Сейчас закончу, сделаю ему успокоительный укольчик, и будет спать как младенец.
Полные хаоса и страха эмоции Йазу бьются о сознание Лоза, пытаясь прорваться внутрь, но он должен держать их на расстоянии. И спокойный голос доктора помогает. Как опора, как незыблемый ориентир реальности.
- Спасибо, доктор.
Лозу стыдно и неловко за брата, и ему кажется, что Ходжо видит, но намеренно делает вид, как будто не замечает. Он, правда, благодарен.
Потому что чувствует, как Йазу плачет, уткнувшись лицом ему в руку.
К счастью, после укола брат действительно быстро засыпает, наполовину забывшись тяжелым пустым сном.
***
Они вышли на улицу под ласковые лучи солнца: Ходжо уселся на крыльце, навострив свои неуклюже длинные коленки в сторону озера, достал сигареты и закурил.
Лоз подумал сесть с ним рядом, но постеснялся и просто привалился плечом к стене, стараясь выглядеть таким же расслабленным и довольным, как доктор. Яркие блики играли на воде, заставляя его щуриться и морщить лицо. Но при этом Лоз вдруг неожиданно понял, что впервые за много дней ему спокойно.
И пусть он не слышал и не чувствовал эмоций и мыслей доктора Ходжо, этот человек все же не был для них таким же чужаком, как все остальные. Доктор был их, вспомнил Лоз нужное слово, прародителем.
- Куда думаешь податься теперь? – спросил Ходжо.
Лоз посмотрел на него сверху вниз, помялся, но ничего в голову не приходило:
- Доктор Ходжо, а разве нам нельзя остаться?
Ходжо хмыкнул, некрасивая улыбка скривила его большой рот:
- А ты, однако, хамло.
- Я не…
- Ладно, оставайтесь, - протянул Ходжо таким тоном, как будто с самого начала знал, что им некуда идти. - Но никаких вольностей себе с братом не позволяй: угробишь мою работу. Спать можешь на кушетке в холле.
Лоз кивнул. Подумал и еще раз кивнул.
- Ты хороший волчонок. Послушный, - засмеялся Ходжо. – Ты мне симпатичен. Думаю, мы поладим.
***
Так они и остались жить в этом доме. Горы дышали свежестью, лес шелестел листвой и пах хвоей, солнце улыбалось с далекого голубого неба.
Наслаждаясь почти незнакомым чувством безопасности, Лоз всячески искал способ отработать, быть полезным, как-то проявить свою благодарность доктору Ходжо, но того в большей степени интересовала сама природа шинентай. К тому же, доктору было скучно, а лучшего слушателя, чем Лоз сложно даже придумать. Тем более, что в отличие от религии, которую создал для корпорации Шин-Ра Йазу, рассказы Ходжо действительно вызывали у Лоза глубокий внутренний трепет: ведь он прикасался к истокам, к подлинным фактам рождения Сефироса.
Кто бы еще смог им все рассказать? С кем еще, кроме шинентай, Ходжо мог говорить об этом?
Хозяин и гость часами проводили время вместе, сидя на крыльце дома или – к вечеру, когда начинало темнеть – в гостиной и просматривая потрепанные архивные папки. По большей части речь в них шла о Матери и о Сефиросе. Лоз осторожно брал сводки на колени и разглаживал обрубком смятые фотографии смутного силуэта матери в большом чане или худого отрешенного юноши с такими же зрачками, как у него. Он ничего не понимал из выкладок и данных расчетов, он просто видел, что в детстве Сефирос был похож на Кадажа. В смысле наоборот. А став постарше, на Йазу.
- Нравится? – видя его благоговение, довольно спросил Ходжо.
- Мгуу, - не поднимая головы, промычал Лоз. – Он потрясающий. Совершенный, - широкий лоб нахмурился, брови сдвинулись к переносице. – Мне никогда не стать таким. Я даже внешне не похож…
- Я совру, если стану с тобой спорить, - ехидно хмыкнул Ходжо и, затянувшись, все же потрепал Лоза по обросшим волосам левой рукой. – Тем не менее, ты – его продукт. Значит, в нем было и то, что составляет твою сущность. Кроме чистой физической силы и скорости, я имею в виду.
Ходжо задумался, выпуская дым к вечереющему небу, Лоз смотрел на его некрасивый профиль, на сальные слипшиеся волосы и думал, что с возрастом Сефирос мог бы стать похож на этого человека.
- «Потрясающий», ты сказал. «Совершенный», - прочувствованно произнес Ходжо. – И ты прав. Мой сын был произведением искусства. Шин-Ра хотела получить идеального солдата, а я создал абсолютный идеал человека. Сверхчеловека. Интеллект, харизма, сила, способности, талант, внешняя привлекательность – все, о чем мечтает каждый из нас, у него было, - Ходжо коротко прицокнул языком, покачал головой. – Удивительно, что в нем где-то сохранились доверчивость и преданность, которые я вижу в тебе. Я думал, он эгоист. - Ходжо хмыкнул и снова затянулся, его острые плечи поникли.
Над ними по карнизу прыгали вороны, гремели по шиферу когтями. Апельсиновое закатное солнце рисовало золотую дорожку на спокойной воде пруда.
- Волосы у тебя на ощупь точно как у него были.
- Вы очень любили Сефироса, доктор Ходжо?
Быстрый взгляд, отчетливый, как ожог на лице. От предчувствия близкого зверя у Лоза дрогнули ноздри.
Ходжо отвернулся.
Лоз не знал названия для многих эмоций, но он получил свой ответ, и ему просто очень захотелось сказать. И он сказал:
- Доктор Ходжо, если хотите, я могу быть вашим сыном.
Солнце садится, и вороны черными тенями проносятся над слюдяным блеском озера.
Ходжо молчит. Молчит странно, незнакомо. И зверь в нем молчит.
И Лоз улыбается. Кто-то когда-то говорил ему, что если человек молчит, значит, он согласен.
Лоз решает, что можно.
Тучи скрывают луну, и вокруг них воцаряется уже полная темнота.
- Папа, пойдем домой.
Тихий смех Ходжо похож на кашель. Он сидит и смеется, и кашляет на крыльце, и Лоз уходит в дом, так и не дождавшись его.
***
Воздух в комнате брата тяжелый, душный. Лоз пытался зубами открыть окно, но оно не поддалось, и Йазу не разрешил ему позвать Ходжо. Йазу холодно и страшно. А Лоз совсем не хочет слушать его.
Так и сияет от радости.
- Йазу, доктор разрешил нам называть его папой.
«Убей его», молча молит глазами Йазу. Он уже понял, что если продолжать просить вслух, Лоз расстроится, рассердится и уйдет. Преследовать его у Йазу нет сил. Он пока еще едва может сам добраться до туалета.
- И чему ты так рад? – вяло интересуется он у ликующего брата.
- Ну, как же? Он ведь и, правда, наш отец. Он и Дженова родили Сефироса. Мы одна семья, понимаешь, Йазу?
Йазу не просил такой семьи. Ему доверха хватило того, как их Кадаж бредил Матерью. Теперь вот Лоз нашел им отца.
Но если от Матери веяло могуществом, присутствие Ходжо (даже не обязательно в одной комнате с ними, просто в доме) поднимает во всем существе Йазу такой ужас, такую панику, что шинентай не знает, что делать.
И хуже всего, что Лоз не понимает его.
- Лозу, давай уйдем отсюда.
- Зачем? Доктор нас не гонит. Здесь хорошо.
До Лоза не достучаться. У него слишком твердая шкура. Если он не хочет ни чувствовать, ни слышать, он ничего не услышит.
- Я пойду. Вдруг папа меня ищет.
И Йазу снова остается в одиночестве в подавляющей духоте комнаты.
***
На улице надрывается гром. Небо изливает на горы потоки воды. В темноте не видно леса, не видно стен, не видно ничего. Электричество в доме выключено, он тонет во мраке и грозе. Вспышки молний ответным огнем будоражат кровь в жилах шинентай.
А со стен дома смотрят десятки фотографий. Совсем иных, нежели в делах, украденных Ходжо из архива. В рамочках, за стеклом. Ходжо подсвечивает их свечой и неприятно хихикает при виде улыбок на юных лицах, запечатленных во времени людей.
- Наш здоровый коллектив. Почти все полные идиоты. Особенно вот этот. И этот тоже. А вот видишь харю? Это Гаст. Подонок, оспаривал мои методы. Ну и кто в результате победил, а, Гаст? Я победил. Я тебя сделал.
- А это кто, доктор? – женщина в белом халате фамильярно прислонилась к плечу молодого Ходжо на фотографии.
- Это Лу.
- Лу?
- Моя супруга и коллега. Лукреция.
- Супруга, - тупо повторяет Лоз. Ему до сих пор сложно привыкнуть. В жизни Ходжо было столько много людей. Слишком много, по представлениям Лоза. Гигантская толпа. Лозу кажется, что фотографии на стенах посмеиваются именно над ним.
Женщина с зачесанными в высокий хвост тяжелыми волосами иронично кривит бровь, снова и снова встречаясь с ним взглядом на фотографиях. Гибкий брюнет в форме Турка смотрит на Лоза с подозрением, сам настороженный и подобранный на фотографиях.
- А это?
- Винсент. С ним было забавно немного поиграть в ревнивого мужа, пока он не перешел черту.
Сочетание имени «Винсент» и блестящих черных волос кажется Лозу смутно знакомым, но почему он не помнит.
Коллеги по работе. Члены семьи. Ученые, военные. На фотографиях слишком много людей.
Лоз шумно вздыхает, готовый сдаться перед богатством и непостижимостью чужой жизни.
Ходжо оборачивается, светит ему прямо в лицо, и его зверь с интересом разглядывает Лоза из черноты глаз Ходжо.
- Тебя что-то смущает?
Лоз щурится от яркого света, отворачивается. Он растерян, он запутался в своих чувствах, эмоции Йазу отчаянно стучатся в разум, но он намеренно отгораживается от них.
Впервые в жизни Лоз чувствует, что не уверен в себе.
- Говори, не бойся.
Лоз снова вздыхает и решается:
- Доктор Ходжо… Папа… А нам с Йазу точно найдется место в вашей жизни?
Ходжо умеет издавать очень неожиданные звуки. Он хмыкает и фыркает одновременно. Потом бесцеремонно треплет Лоза по щеке свободной рукой, и от его прикосновения внутри вибрирует и переливается сила.
- Малыш, я подарил моей жене вечную молодость. Я превратил своего любовника в монстра. Единственного сына я создал богом. Неужели ты думаешь, что я не смогу сделать вас, дети, просто по-человечески счастливыми?
Лоз несмело и благодарно улыбается.
- Ты еще хвостом повиляй, дурачок, - забавляется Ходжо. – Просто смех. Артур даже представить себе не мог, как мы ошибались. Они хотели, чтобы я создал им уникального полководца, и получили Сефироса. И все, что к нему прилагалось. А просто делать надо было таких, как ты.
У доктора холодные цепкие пальцы, которыми он треплет Лоза за щеку, в отличии от большинства людей не глядя на него снизу вверх.
- Идеальных солдат. Сильных, послушных и верных.
***
После дождя в водосборных цистернах на крыше скопилось достаточно воды, чтобы ее можно было не жалеть. Ходжо от души повеселился, гоняя Лоза с половой тряпкой в культях по дому, но заметно чище от этого не стало, и, поломавшись еще немного, доктор разрешил Лозу наконец искупать Йазу по-человечески.
Даже воду разрешил согреть.
В тесной ванной комнате Йазу мнется босыми ступнями на кафеле, голый, тощий как скелет, жалкий. Вода хлещет его по затылку, по плечам, по спине. Обеими руками он опирается о плечи Лоза, который тихо и неумело ругаясь, пытается тереть брата кое-как намыленной губкой.
Они опять не разговаривают, но не потому, что поссорились, а просто им не о чем говорить.
Лоз очарован доктором Ходжо.
Йазу хочет, чтобы Лоз его убил.
Лоз не соглашается, и от бессилия и страха Йазу опять плачет.
Смывая слезы, вода стекает по ним обоим и уходит в сток под ногами.
***
У Ходжо есть маленькая старомодная рация, и иногда он ходит послушать новости на склон горы, там лучше ловятся радиоволны. Он никогда не говорит, что слышал, даже если Лоз очень просит. Чаще просто посмеивается или пожимает плечами, иногда хмурится, иногда треплет Лоза по плечу или по спине.
Лозу вполне хватает.
***
Мне одиноко и холодно.
Лозу? Я хотел, чтобы ты пришел, а ты не пришел. Ты опять ходил с этим человеком. Плохим человеком, ужасным человеком, чудовищным человеком. Неужели ты не чувствуешь монстра, который живет у него внутри. Лозу? Почему ты сердишься, когда я прошу тебя убить его? Почему ты не слушаешь меня?
Лозу, мне страшно.
Да, я сержусь на тебя. Я на тебя зол. Но, Лозу…
Мне страшно здесь. И больно, и холодно. Лучше бы я умер.
Почему ты совсем не хочешь понять меня, Лоз?
Ходжо нельзя доверять. И не хмурься так. Я серьезно говорю. Слушай меня, Лоз.
Не смей опять уходить! Не смей.
Не смей опять оставлять меня одного.
***
- Твой брат ревнует, - между делом бросает Ходжо, не отрываясь от записей, которые ведет с тех пор, как взял образец дыма у Лоза из руки.
Лоз молчит. Ему немного стыдно за Йазу перед доктором. Потому что Йазу – неблагодарный.
- Он боится.
- Нет, Лоз, малыш, он тебя ревнует. Поверь мне. Вы ведь любовники.
И это не вопрос. Смущенный еще больше прежнего, Лоз и вовсе не знает, куда себя деть.
- И как он в постели? Хорош? – продолжает подзуживать его Ходжо дальше, и зверь внутри доктора шевелится, тоже проявляет интерес. - Мягкий и послушный? Развратный и яростный? Кожа как фарфор. Стоны как музыка. Так ведь?
- Пап, не надо.
- А что так? Я же не претендую. Удивляюсь, почему ты сам его игнорируешь? Променял девочку на папочку. Нехорошо, мальчик мой, нехорошо.
- Йазу не девочка, - сердится Лоз. – И я сам решаю… Я теперь сам все решаю.
- Ну-ну, - веселится доктор Ходжо, и Лоз только пыхтит, растерянный, почти на грани обиды. Он сам не понимает себя.
Не может же он сказать папе, что стоит ему прийти к Йазу, как тот начинает плакать и умолять убить Ходжо. Это невежливо.
Лозу это совсем не нравится.
***
Замечательно, мы снова не разговариваем. Доволен, добился своего?
Почему ты такой слепец, Лоз?
Бессилие и страх бегут по венам. Бессилием дышит кровь. Страх пережимает горло. Снаружи ночь, но и в ней нет спасения.
Лоз, я докажу тебе, как ты ошибаешься в этом человеке. Тебе будет больно, но иначе ты не поймешь.
Мне тоже будет неприятно. Мне будет отвратительно. Гадко.
Но другого способа я не знаю.
Как еще достучаться до тебя?
Пока я крадусь вдоль стены, темнота помогает мне, поддерживает под локти. Я слышу, как ты похрапываешь у себя на софе. Дурачок, мой славный, мой ласковый, мой верный Лозу, поверь мне, я не хочу делать того, что сделаю. Ты сам виноват.
Ты поставил этого человека между нами.
Ты променял все, чем мы были, на глупое право стать названным сыном чудовища, не пощадившего собственного ребенка.
Ты виноват!
И все равно я хочу вернуть тебя. Хотя бы так.
Крадусь по лестнице. Как будто и не я, как будто нет никого, кто бы пробирался среди ночи наверх. В комнату Ходжо.
***
Лунный свет из окон двумя правильными геометрическими фигурами лежит на полу, тянется к кровати, на которой спит длинный, тощий старик.
И чудовище в нем тоже спит. Нет, лишь дремлет чутко, прислушиваясь к приближению Йазу.
У шинентай нет оружия. Нет никакого оружия, каким он мог бы воспользоваться теперь. Кроме его тела. Абсолютно голый, холодный и в то же время почти не ощущающий холода, Йазу кошкой забирается на кровать, на четвереньках крадется над доктором, позволяя своим волосам скользить по руке Ходжо.
Он чувствует заинтересованность чуткого зверя, и от страха у Йазу немеют губы, но в то же время его вроде как бы и нет здесь. Все это сон. И сон не про него. Плавно он прогибается и касается языком шеи доктора возле уха.
Ходжо морщится во сне, все его тело расслабленно. Осмелев, Йазу склоняется над ним, не чувствуя вкуса, припадает губами к плечу. И в следующее мгновение свет меркнет, невероятная сила безжалостно швыряет его на кровать, зверь рычит, торжествуя над беспомощной добычей, зубы впиваются в плечо. Йазу старается бороться, но больше для вида. Он знает, что все его попытки окажутся тщетны, но это совершенно не важно.
- Су-у-у-у-учка, - пугающе ласково шипит Ходжо на ухо Йазу, ловко выкручивая ему руки. – Долго тебя пришлось ждать.
Йазу ничего не говорит. Несмотря на свою худобу, навалившийся на него доктор кажется удивительно тяжелым, вздохнуть невозможно.
- Что же ты к старику пошел, когда у тебя брат давно мается? – насмешка колкая и холодная, а все тело Ходжо, похоже, состоит из одних острых углов. – Неужто я до сих пор так неотразим?
Йазу тихо стонет, скорее от боли в вывернутых руках, чем от удовольствия, но это уже неважно.
«Скорее бы», мысленно просит он.
- Злая ледышка, – усмехается доктор, приподнимаясь над ним. – Плохой мальчик.
- Так накажи меня, - про себя удивляясь, как легко доктор сам выбрал наиболее желательный сценарий, бездушно предложил Йазу. На кокетство не было сил. Все получалось и так.
- Наказать? - Ходжо смотрит на него сверху, его черные глаза, будто угли, в любой момент готовы полыхнуть пламенем. Почти парализованный страхом и отвращением, Йазу выдавливает на губах призрак довольной улыбки.
Ходжо рывком вздергивает его на колени, не выпуская намертво зажатых предплечий, одним тягуче долгим движением оказывается позади Йазу, опрокидывает его нагое ломкое тело себе на колени, затылком к животу, и вдруг зовет:
- Ло-о-о-оз! Мальчик мой. Иди сюда.
Нет, все должно было быть не так! Йазу в панике взбрыкивает, но не может вырваться из цепкого захвата Ходжо. А на лестнице уже звучат шаги Лоза.
- Доктор Ходжо, - умоляюще выдыхает Йазу, запрокинув назад голову.
- Ожил наконец-то, - безжалостно ухмыляется доктор и, довольно улыбаясь, кричит: - Лоз, шевели ногами. Сколько мне ждать?
Дверь открывается, включается свет, и на пороге сонный и вялый появляется Лоз. Чтобы через миг напряженно подобраться при виде зрелища нагого Йазу в захвате доктора.
- Па-ап? – тихо спрашивает Лоз, требовательно вглядываясь в них обоих.
Йазу закрывает глаза, ему обидно и страшно, он не знает, что делать. Из глубины груди начинает кашлем вырываться смех. Смех вперемешку со всхлипами.
- Смотри, до чего ты брата довел, Лоз, - осуждающе скрипит над головой ироничный голос Ходжо.
- Я не… - обиженно начинает оправдываться Лоз.
- Иди сюда, - перебивает Ходжо. – Хватит уже тянуть. Трахни его наконец.
От звука этих слов, от ощущения того, что Лоз реагирует на них, Йазу вздрагивает и сжимается, пытаясь коленями спрятать доказательство, что он сам не остался равнодушен к бесстыдному предложению доктора.
Не открывая глаз, он слышит и чувствует, как Лоз подходит к кровати. Все тело Йазу вибрирует в ответ на удары его пульса. Это невыразимо унизительно и стыдно. Все, что происходит. И одновременно Йазу чувствует, как его шея заливается румянцем непроизвольного возбуждения.
Лоз садится рядом, и его близость неожиданно приносит такое облегчение, что Йазу больше не в силах сдерживать слезы.
- Пап, отпусти его, - говорит Лоз и обнимает Йазу обеими руками, прижимает к своей широкой теплой груди. Его тело дышит желанием и жаром, но губы, коснувшиеся лба брата, удивительно нежны и сдержаны. – Ты, правда, хочешь? – спрашивает Лоз так серьезно, что Йазу неожиданно понимает: если он скажет «нет», Лоз его не тронет.
Плача, Йазу прячет лицо и чувствует, как брат ласково гладит его по спине, и от прикосновений во всем теле разливаются радость и покой. Доверие и благодарность.
- Да, - еле слышно выдыхает Йазу. – Да, Лоз, хочу.
Их тела физически измучились друг без друга. Они так давно не были вместе.
Лоз обрубками сжимает его лицо, отстраняет Йазу и, склонившись, начинает беспорядочно целовать его. И в его руках Йазу медленно отогревается, слабо, призывно постанывает.
Получив разрешение, Лоз становится тороплив и жаден, но все же замирает, распрямляет спину:
- Пап? – спрашивает он Ходжо.
- Ничего, мальчики, я не возражаю. Резвитесь прямо здесь, - он никуда не собирается уходить. – Я, правда, уже староват, чтобы поучаствовать, но думаю, могу пригодиться.
Голос доктора глухой и неожиданно низкий, как будто эти слова произносит не он, а зверь внутри него. И зверю очень нравится все, что происходит.
Но Йазу уже не боится. Поскуливая от желания, он сползает поцелуями по груди Лоза на живот, лижет ему пупок, утыкается лицом в пах. Тепло, и упругая настойчивая плоть, уткнувшаяся ему в щеку, и самый родной запах.
- Йазу, Йазу, - дышит Лоз, непрерывно лаская своими культями его волосы.
Сбоку пододвигается к ним доктор Ходжо, и Йазу вздрагивает, ощутив его руку у себя на спине. Пальцы скользят от лопаток вниз, заставляя сжиматься и вздрагивать от неожиданной ласки.
- У Сефироса была одна безотказная эрогенная зона, - весело шепчет доктор. – Надо проверить, передалась она или нет.
Пальцы убирают мягкие серебряные пряди с его шеи сзади, и жесткие губы впиваются в то место, у самой кромки волос.
Руки, ноги, все тело Йазу скручивает судорога восторга, пах дергает возбуждением, и, вскрикнув, он непроизвольно заглатывает член Лоза в горло. Лоз хрипло выдыхает над ним.
- Что и требовалось доказать, - довольно посмеивается доктор, целуя то место, где, похоже, только что оставил засос.
- Йазу! – бедра Лоза бьются требовательными толчками, заполняя желанный влажный рот брата своей агонией. – Йазу! Йазу!
И в ответ на его рывки, на хриплый звук его голоса, Йазу прогибается в спине. Он ни о чем не думает, лишь получает и дарит удовольствие.
- А он вполне эротичен, - комментирует Ходжо, пододвигаясь к Лозу. – Слишком женственный на мой вкус, но тебе ведь это не важно?
Не поднимая головы, не прекращая сосать, Йазу по звукам и движениям Лоза догадывается, что доктор целует его брата. Не в губы, целует его плечи, шею, грудь. Отголосками ощущений чувствует, как Ходжо мучает соски Лоза, и сам вздрагивает от удовольствия.
- Йазу, я… - бедра Лоза напрягаются, и Йазу расслабляется, готовый глотать, крепче обнимает своими обрубками ноги брата. Залп знакомого вкуса ударяет в горло, пенится на губах.
- Так, достаточно, - Ходжо отталкивает растерявшегося Йазу в сторону и цепкими пальцами выдаивает сперму Лоза себе в руки.
- Уф, - Лоз, как большая игрушка, тяжко оседает на кровати.
Йазу недовольно косится на доктора, но получает в ответ многообещающую улыбку.
- О тебе же забочусь, дура, - веселится тот и, склонившись, целует Йазу в спину и в поясницу, снова вынуждая вздрагивать и стонать от самых простых прикосновений. – Лоз, иди сюда, посмотри, тебе должно понравится. Мне всегда нравилось смотреть, как я его подготавливаю.
- Сейчас, - бурчит Лоз и, приподняв Йазу, жадно целует его в рот. Его язык такой настойчивый и требовательный, что трудно поверить, что он только что кончил.
И Йазу тает от желания, от собственной слабости и покорности, тает и растворяется в удовольствии. Сам покорно раздвигая колени в ответ на прикосновения Ходжо.
- Когда у тебя нет пальцев, немного сложно подготовить отвыкшего партнера, - деловито сообщает Ходжо, и Йазу скулит и стонет, чувствуя умелые прикосновения сзади. Массирующие, вминающиеся внутрь, возбуждающие. У Ходжо длинные пальцы. Длинные пальцы с крупными суставами. Скользкие от спермы Лоза. И эту сперму он с удовольствием втирает в отверстие Йазу, вмазывает ему внутрь, раздвигая зажившие мышцы.
Глупо реагировать на прикосновения этого монстра, но Йазу колотит крупная дрожь. Доктор точно знает, где искать центр удовольствия, и безжалостно массирует его, заставляя стонать и похотливо подаваться навстречу.
- Пап, хватит, дай мне его.
- О, ты уже готов, - посмеивается Ходжо, и пальцы исчезают, оставляя Йазу открытым, растянутым, изнемогающим от желания. Он поворачивается на бок и смотрит, как Ходжо гладит живот Лоза, размазывает остатки спермы по его снова поднявшемуся мощному члену. – Сефирос тоже был похотливым мальчиком. Мог два-три раза кончить, пока его трахаешь, - между прочим, делится с ними Ходжо, заметив, что Йазу смотрит на них, и приказывает. – Ляг на бок, левое колено согни и поддерживай локтем.
Йазу повинуется не столько знакомой властности голоса, сколько собственному желанию скорее уже, скорее отдаться брату. Его нутро изнывает от пустоты.
Лоз ложится позади него, прижимается грудью к спине, лбом уткнувшись в плечо, жарко дышит. Его сильная рука проскальзывает рядом с рукой Йазу, настойчиво вздергивает его колено выше. Горячий, твердый член слепо тыкается между ягодиц.
- Мальчик, мальчик, - шепчет и посмеивается рядом Ходжо, и Йазу чувствует, как пальцы доктора направляют член брата в его отверстие.
Это вторжение - плавное, уверенное, неотвратимое, заполняет его до предела. Соединение с Лозом невозможно сравнить с сексом с кем бы то ни было еще. Секс с Лозом переплавляет его в нечто лучшее, большее, светлое. Если бы было возможно не разрывать эту связь! Всегда ощущать его жаркое, мощное биение внутри. Лоз не двигается, тоже наслаждаясь моментом полного слияния в одно. Жарко дышит в плечо, а потом трется носом о шею, разбирая волосы и впивается губами в то место, где еще багровеет оставленный Ходжо засос.
Йазу выламывает от наслаждения. Чувствительность такая будто в этом месте нет кожи.
Культя сама дергается к его сочащемуся,забытому всеми органу.
- Так, детка, так, - шепчет голос Ходжо, и его цепкие пальцы сжимают мошонку Йазу, вынуждая похотливо застонать в полный голос.
- Йазу, люблю… - хрипит сзади Лоз, и его бедра приходят в движение, вырывая член и снова с силой вгоняя его обратно. Настойчиво, даже грубо. Но Йазу только рад грубости. Он уже ничего не соображает, только чувствует жаркий вихрь из рывков внутри, и то, как пальцы Ходжо играют его собственным членом. И он любим, любим.
- Йазу, Йазу, Йазу, - тяжело дышит в затылок Лоз. Его тело, мокрое и сильное, прижимается сзади. Сильный, надежный, преданный. Навсегда.
- Детка, - посмеивается Ходжо, лаская его. И, кажется, чудовищный зверь доктора тоже лежит вместе с ними на постели и довольно облизывается, наблюдая за тем, как они трахаются.
Зверь доволен.
Йазу чувствует его взгляд, холодный, оценивающий. Наверное, так смотрел бы сам Сефирос, но его нет, есть только его отец. Который когда-то так же трахал самого Сефироса.
- Йазу, - хрипит Лоз и впивается зубами ему в плечо.
Боль – это дивная приправа. Йазу стонет, отчаянно пытаясь сжать ноги и сам сжимаясь внутри, и кончает в настойчивые руки Ходжо.
Кончает долго, будто выворачиваясь наизнанку, а Лоз все продолжает таранить его. И сам кончает.
Потом они просто лежат и дышат вразнобой. И Ходжо посмеивается над ними и что-то там бормочет. И член Лоза все еще внутри.
- Я люблю тебя, - шепчет Йазу, сворачиваясь клубочком.
Лоз только крепче обнимает его. Все его тело дышит благодарностью. Между ног липко и мокро, но это такие мелочи.
***
Прижавшись друг к другу, как щенки на морозе, шинентай спят в кровати Ходжо. Доктор сидит с ними, по-турецки подобрав под себя ноги. Он курит и гладит спящего Лоза по голове. Зверь в нем напряженно прислушивается, и Ходжо тоже прислушивается.
Они оба умеют слышать далеко.
И знаю, что именно они слышат.
***
Рев мотоцикла.
***
Клауд ищет шинентай. Они его последняя связь с Сефиросом. Последний шанс достать ненавистного, вожделенного врага.
Клауд.
В своем стремлении победить сверхчеловека, ты сам почти перестал быть человеком. Узнав, что ты не был его другом. Узнав, что ты не был его клоном. Ты выбрал единственную, свободную роль – стал его убийцей.
Убийцей своего кумира. Снова и снова. Можно ли придумать наркотик страшней и соблазнительней?
Клауд знает, что он вышел на верный след. Он уже почти нашел их.
Он умеет бесшумно красться даже с огромным мечом за спиной. Черное пятно среди темноты. Сгусток ненависти и холодного желания убивать. Он бесстрашен и хладнокровен, все его чувства выжжены запредельным гневом.
Внутри, как и снаружи, дом не выглядит обжитым. Но Клауд давно научился не доверять своим чувствам, заменив их почти звериными инстинктами.
В полной тишине он резко оборачивается к почти невидимой во мраке лестнице, и на повороте угадывает в слабом свечении луны силуэт человек. Слишком высокого для шинентай, худого, хищного. С отблеском на светлых волосах. На мгновение сердце умывается счастливой ненавистью, но почти сразу же приходит обидное узнавание. Этот человек тоже должен быть мертв. Но это не Сефирос.
Вспыхивает свет.
Клауд щурится, приглядываясь к спускающейся по лестнице долговязой фигуре. Нескладный, безобразный, длиннорукий, Ходжо – часть того зла, которое сожрало Сефироса.
Убить его снова будет правильно.
Но все же у него есть и более важное дело.
- Ходжо. Так это ты прячешь его выродков, - шипит Клауд.
- По научному говоря, их нельзя назвать выродками. Шинентай – остаточный фантом, обретший плоть по воле Дженовы, - улыбается в ответ Ходжо.
Он совсем седой. И почему-то это бесит Клауда даже больше, чем тот факт, что он жив. Может быть потому, что так сходство между отцом и сыном становится более заметно.
- Мне наплевать, - тихо произносит Клауд, поднимая огромный меч. – Я могу убить сначала тебя, а потом их. А могу наоборот. Выбирай.
- Глупец, - усмехается Ходжо. - Неужели ты всерьез считаешь, что я отдам тебе детей просто так?
И в расслабленной позе старика появляется знакомая грация дремлющего чудовища. Монстра, отца и творца монстров. И богов.
Волосы на загривке у Клауда становятся дыбом. Он плохо помнит, но все же помнит тварь, которая живет в докторе. Однажды он уже сражался с ней. И пусть при помощи своих товарищей, но он одолел ее тогда. Убьет и теперь.
Клауд разучился бояться.
- Папа?
- Доктор Ходжо?
Шинентай скатываются сверху, как прыгающие по лестнице резиновые мячики. Они спали, видно по лицам, по растрепанным волосам: Йазу в наскоро запахнутом халате доктора, Лоз вообще голый.
Без единого слова они становятся между Клаудом и доктором. Лоз неловко трет предплечьем глаза, еще слипшиеся ото сна.
Клауд смотрит на них. Он очень хочет увидеть в них сейчас Сефироса, чтобы убить его. Но, сука – память вынимает из колоды другую карту.
Кадаж. Ребенок. Не Сефирос.
Братья смотрят ему в лицо и неожиданно, будто почувствовав его заминку, Йазу расслабляется. Расслабляется и текучей блядской походкой идет прямо к нему. Идет безоружный и безрукий навстречу лезвию его меча.
Клауд угрожающе и почти что жестом защиты поднимает оружие выше, прижимает его к шее Йазу.
- О, ты так сильно любишь его, да? - заботливо шепчет Йазу. – До сих пор любишь его. Бедняжка.
- Смерти хочешь, тварь? – в жесте, которым Клауд пытается остановить Йазу, сквозь уверенность силы проглядывает удивление. И сомнение. Тело само хочет отступить перед безоружным.
- Ты просто заблудился, нии-сан, - Йазу не пытается отстраниться от лезвия меча. Собрав волосы через плечо, он голой шеей прижимается к лезвию. – Ты пришел убить нас, Клауд?
Глаза в глаза. Энергия мако кипит в них, и Клауд кивает, молча.
- Йазу! – Лоз хочет к брату. Он не понимает его действий. Но он должен быть рядом. Йазу даже не оборачивается на зов. И только жесткие пальцы доктора сжимают его плечо. Как будто Ходжо видит и понимает что-то, чего не видит он.
- Пожалуйста, убей меня, Клауд. Я хочу к Сефиросу.
- Что?
- Там Кадаж. Там Мама. Я очень хочу к ним.
Бледная кожа ласкается к широкому лезвию.
- Я прошу тебя, убей меня, Клауд. Не бойся, потом Лоз почти наверняка прикончит тебя. И, скорее всего, убьется на этом сам. И тогда все мы наконец-то попадем к Сефиросу. Это так просто, Клауд. Вот увидишь! Пожалуйста, сделай это.
- Йазу, не надо! – в ужасе хрипит Лоз, и Ходжо приходится изо всех сил вцепиться в него, не давая броситься к брату.
- Нии-сан, не бойся, - шепчет Йазу и трется о лезвие. – Ты ведь давно хочешь этого. Я тоже хочу. Я очень устал жить. Помоги мне.
Клауд смотрит в зеленые кошачьи глаза, блеклые, больные, опустошенные. И видит в них себя.
- Остаточный фантом, - одними губами шепчет Клауд.
- Почему ты колеблешься? Ведь ты единственный, кому под силу сразить нас. Клауд, я напомню тебе. Это я создал веру, прославляющую Сефироса, - в вырезе халата видна бледная грудь. Ключицы, ребра так и торчат сквозь кожу. Невозможно даже представить Сефироса настолько жалким и истощенным как Йазу. - Это я внушил людям, что его смерть от твоего меча была задумана им самим как самопожертвование и подвиг. Хуже того, я объявил тебя первым апостолом твоего врага. Карающей десницей его. Я опорочил твой подвиг, нии-сан. Что мне еще сказать такого обидного, чтобы ты перестал стоять, как статуя, и проткнул меня?!
- Хватит, довольно, - Клауд сглатывает и отшвыривает свой меч. – Я достаточно был куклой в руках Се… Сефироса, чтобы теперь слушаться его собственной куклы. Не бывать по твоему, сука.
- Нет, Клауд, - Йазу бросается нагим телом ему на грудь, и Клауд почти паническим, полным отвращения жестом перехватывает его за горло. Непроизвольно сжимает руки, душит.
Йазу удивительно эротично стонет в его захвате.
Лоз рычит и вырывается из рук Ходжо. Прыгает вперед и кидается на колени как раз вовремя, чтобы подхватить падающего Йазу, которого Клауд изо всех сил брезгливо отшвырнул от себя.
- Вот видишь, не только старый доктор может облажаться, - смеется с лестницы Ходжо. – И у тебя выходит не так, как запланировано.
Клауд стоит над сидящими у его ног шинентай.
- Уродцы, уродцы, - тихо с ненавистью повторяет он.
Йазу смеется и плачет, Лоз хмурится и зло косится на Клауда, но при этом не отпускает Йазу из рук.
- Ублюдки.
- А ты убил Кадажа, - вдруг огрызается Лоз.
И это звучит для Клауда как удар под дых.
Мальчик. Ребенок. Куколка, одержимая безграничной любовью к недосягаемой Матери. Не тот подвиг, которым Клауд гордится. Если бы он мог, он с удовольствием переложил бы смерть Кадажа на совесть Сефироса. Но Клауд честен.
Он слишком хорошо помнит маленького светлого воина с двойным мечом. Куда больше Сефироса, чем эти двое: дурак и шлюха. Потерянные дети.
- Простите меня.
Клауд не знает, что последние слова произнес он сам. Но ему вдруг неожиданно становится совсем чуть-чуть, самую капельку легче.
- Мы не злимся, - за обоих шепотом отвечает Йазу. – Кадаж сейчас вместе с Мамой. Мы были бы там же, если бы ты добил нас.
- Э-э-э-э, лично я полагаю, вас тогда просто бы не было, - задумчиво произносит Ходжо. – Но это сложный вопрос. Предлагаю выпить кофе, а то ночь на дворе, я что-то плоховато соображаю. И, Лоз, одень что-нибудь. Простынешь.
***
По утрам в горах краски удивительно нежные. Когда смотришь на лес и озеро, залитые ласковым светом, в голову само по себе приходит слово «невинность».
Клауд сидит на крыльце дома Ходжо, рядом с ним сидит Йазу. Он все еще в халате. Такой тощий, что, кажется, почти и не занимает места. Лоз стоит у него за спиной, привалившись плечом к столбу у входа.
Над запущенным цветником у входа кружат мелкие синие бабочки. Одна из них, подлетев к крыльцу, бесстрашно садится на культю руки Йазу.
«Они ведь оба калеки», - неожиданно думает Клауд.
Ему страшно и помыслить, что он мог бы сидеть вот так вот рядом, плечом к плечу с истощенным и выжатым Сефиросом. И смотреть, как Сефирос любуется бабочкой на уродливом обрубке руки.
Клауд отвернулся.
- Будьте осторожнее, парни, - не поднимая глаз и смущенно потирая щетину на лице, сухо произнес Клауд.
- Да, что нам может здесь угрожать? – засмеялся Лоз. – Здесь, с папой?
Клауд так посмотрел на него, что Лоз перестал смеяться и затих. Так мог посмотреть на него когда-то Кадаж.
- Ходжо, - просто ответил Клауд.
- Не-е-е-ет, - почти обиженно протянул Лоз, - папа не…
- Он вам не отец, - также жестко отрезал Клауд. – Он и Сефиросу-то по-человечески отцом не был. Не верьте ему.
Йазу только вздохнул и потерся спиной о колено Лоза.
- Будьте готовы к тому, что он может захотеть сделать из вас все что угодно… пробудить в вас Сефироса.
- Лучше бы Кадажа, - совершенно серьезно ответил Йазу. И Лоз согласно кивнул.
Клауд не нашелся, что на это ответить. Похоже, они оба без колебания отдали бы свои жизни, если бы это могло вернуть погибшего брата. И не видели в том ни заслуги, ни подвига. К ним нельзя было подходить с обычной человеческой меркой поступков.
- Знаешь, так забавно наблюдать, как ты пытаешься настроить против меня моих детей.
Доктор Ходжо тоже вышел на веранду. Стоит в дверях и гремит ложечкой в стакане с чаем.
- Тебе чего надо? – не оборачиваясь, грубит Клауд.
- Ничего. Вот разве что от сигарет я бы не отказался.
- Вы курите, доктор? – слабо удивляется Йазу.
- Да, сынок, грешен, - Ходжо виноватым жестом разводит руками, но черные глаза его веселятся.
Клауда даже передергивает от столь циничного выбора слов. Не споря и не возражая, он молча идет к байку и возвращается с двумя пачками, которые, не глядя, бросает Ходжо.
- Премного благодарен, - вежливо отвечает тот.
- Надеюсь, ты скоро все-таки сдохнешь, - огрызается Клауд.
Спустя несколько часов он уезжает.
***
А вечером небо снова прорвало дождем.
***
Ночь надежно укутала мои плечи холодной темнотой. Здесь, на веранде, вы не найдете меня. Просто не подумаете искать здесь. А ночь зовет, зовет выйти под ливень. Дождь завораживает и манит меня.
Темная пелена снаружи, ледяные росчерки ливня. Его дыхание ложится мне на плечи освежающей сетью из страха и сознания собственной беспомощности. И опьянения этими чувствами.
Лозу, тебе никогда не понять. И Кадаж тоже… он никогда бы не понял. Он осудил бы меня за слабость.
Холодные поцелуи и ровный шум за перилами веранды. Всего четыре шага и так легко представить, как тяжесть ливня, обжигая, ляжет в мои ладони.
Которых у меня больше нет.
Всего лишь самый обычный дождь. Не тот ослепляющий горький яд, который пожирал нас в тот день, когда умер Кадаж. Просто сильный дождь. И все же страх так ярко вплетается в мою фантазию, что я почти чувствую холодную влагу, въедающуюся в линии на ладонях, выжигающую тонкую кожу в ложбинках между пальцами. И отдельные капли пробивали бы ладони насквозь. На вылет. Как пули. Превращая мои руки в кружево.
Я очарован мечтой о боли. Этот страх настолько прекрасен, что хочется отдаться ему.
Мне это только чудится или я уже иду под дождь, Лозу?
Лозу, прости меня.
***
- Пап, а ты не знаешь, где Йазу?
- А что, он пропал?
- Я чувствую его, но не могу найти.
- Разиня, опять упустил брата. Иди, ищи.
Разбрызгивая лужи, Лоз выбегает под дождь. Морщится, потому что ему тоже не нравится вспоминать обжигающую влагу, сжигавшую их тела в тот день.
Ночное зрение рисует серебром силуэты деревьев, взбиваемую каплями гладь воды, пелену, колыхающейся от ветра травы под ногами. Лоз ежится от холода и бежит туда, где в гуще деревьев и кустов отчетливо пульсирует слабое зеленовато-белое свечение Йазу.
Брат сидит на траве и дрожит. Мокрый, ничтожный, жалкий.
Похоже, он готов раствориться в ночи и в ливне, растаять, утечь вместе с потоками воды в небытие.
- Йазу! – Лоз падает на колени рядом с ним, обнимает обеими руками, защищая от дождя и холода. Закрывая собой.
Йазу молчит, холодный и мертвенный как изваяние.
- Йазу, пойдем домой, - просит Лоз.
- Не хочу, - легкий шепот травы. – Оставь меня.
- Йазу, я тебя прошу, - Лоз прижимается лбом к затылку брата, крепче сжимает его обрубками рук. – Пойдем домой.
- Лоз, оставь меня. Я, правда, ничего не хочу.
- Йазу, - шепчет Лоз беспомощно и устало. – Йазу. А я так надеялся, что теперь все будет наконец хорошо.
Вокруг них стонут и шатаются в темноте деревья.
- Йазу, скажи, ну что я делаю не так? Я на все для тебя готов. Я очень тебя люблю. Ну, разве этого мало? Йазу, я тоже не могу бороться один. Помоги мне, ну хоть немножечко. Или на фига я все это делаю?
Лоз плачет, плачет взахлеб, но под дождем не видно. Холодная вода стекает с его обросших спутанных волос, умывает лицо.
- Я не могу хотеть жить за двоих. Йазу, мне тоже тяжело. Помоги мне.
Ветер воет над ними, небо сердится и хлещет потерянных шинентай злым холодным дождем. Как будто хочет смыть их с лица земли.
- Йазу, я тоже так не могу.
- Лоз, - тихо отвечает Йазу и запрокидывает голову на плечо брату.
Большие руки судорожно сжимаются поперек его тощей груди.
- Лоз, мы – недоразумение?
- Я не знаю. Я хочу, чтобы все было хорошо. Я хочу, чтобы ты любил меня. Я хочу жить. Йазу, ну что мне сделать?
- Лоз, дурачок, - грустно улыбается Йазу. – Ладно, пойдем домой. Хватит плакать.
***
- Так-так, - оценивает Ходжо мокрых шинентай, появившихся на крыльце. – Нагулялись?
Лицо у Лоза красное и опухшее от слез, он тяжело, шумно дышит, стараясь скрыть свою слабость.
- Доктор Ходжо, можно нам полотенца? – спрашивает Йазу.
Спустя пару минут они уже сидят на софе, и, укрыв свои плечи одним полотенцем, Йазу вытирает вторым голову Лоза.
Ходжо устроился рядом с ними верхом на стуле и внимательно наблюдает за братьями.
- Я вот все думал, Йазу: ты ведь совсем не похож на Сефироса. Совсем не похож. И все же в тебе столько черт, которые мне прекрасно знакомы.
Йазу поворачивается к доктору, и узкая кисть Ходжо касается его щеки, кончики пальцев приглаживают мокрую бровь.
- А все просто. Ты похож на нее.
- На Маму? – лица Лоза не видно под полотенцем, но в его голосе удивление и радость.
- И да, и нет, Лоз. Не на вашу Мать. На мать Сефироса. На мою жену.
Снова пальцы скользят по брови Йазу, замирают у виска:
- На Лукрецию.
Йазу молчит, застыв как парализованный. Только свет чуть подрагивает в его узких зрачках. Беспомощно.
- Странно, что я сразу не понял. У тебя ее овал лица. Ее нос. Ее губы. Ты даже хмуришься очень похоже. Кровь все же дала себя знать. Как ни парадоксально.
Ходжо, кажется, почти с сожалением отвел руку. Отвернулся.
- Дженова должна была создать тебя женщиной, Йазу. Ревнивая сука чуть было все не испортила. Но, на ваше счастье, мальчики, у вас есть я, - доктор поднимается, чуть не опрокинув стул. - Идемте со мной.
Лоз тот час же вскочил с места, шумным движением своего тела выводя Йазу из ступора.
- Папа что-то придумал, - довольно сообщил он растерянному брату.
Им еще не случалось спускаться в большой подвал под домом, где располагался генератор, обеспечивавший особняк электричеством. А в комнатах за генератором шинентай и подавно не бывали.
И можно было бы удивиться той нехарактерной стерильной аккуратности, которую Ходжо проявлял в том, что касалось работы, если бы обоих братьев не накрыло сильнейшее ощущение дежа вю. Посреди комнаты размещался вертикальный чан с зеленоватой жидкостью. Стремительно бежали вверх пузырьки.
- Вам, наверняка, приходилось сталкиваться с тем, что вас принимали за клонов Сефироса. Ведь так? Этому есть причина. В Шин-Ре действительно пытались воспроизвести моего сына. И клонов было немало. – Доктор прошел к чану, по-хозяйски похлопал рукой по стеклу. – Скажу честно, удачных среди них не было.
- Доктор Ходжо, зачем вы говорите об этом нам? – выступая вперед, тихо спросил Йазу.
- У меня есть последний подарок для вас, дети. То, что сможет удержать вас вместе. То, что привяжет вас к миру.
- Зачем, доктор Ходжо. Зачем вам это нужно?
- Ну, допустим, мне грустно видеть, как внутри моей семьи вы, молодежь, сами себе вредите. Ты, Йазу, мучаешь себя и мучаешь Лоза. А все потому, что у тебя нет цели. Ты стоишь на пути саморазрушения. И где-нибудь на этом пути, ты погубишь Лоза. И себя тоже погубишь.
- Доктор, скажите честно, - Йазу опускает глаза. – Доктор, неужели не будет лучше, чтобы мы умерли?
Решительными шагами Ходжо подошел к нему, взял за подбородок, заставляя смотреть себе прямо в глаза.
- Хочешь туда, Йазу? Туда, где Кадаж и Сефирос? Думаешь, они ждут тебя, Йазу? Не глупи. Там ничего нет. И никого нет. Пока мы живы, - мы живы. Но, умерев, мы просто перестаем быть совсем. Никто нигде нас не ждет. Пойми, нет моего мертвого сына Сефироса. Нет, твоего мертвого брата Кадажа. Есть живые: я, ты и Лоз. И больше никого нет.
- Но как же?
- Никого нет, Йазу. Мертвые – мертвы.
Узкие зрачки все больше.
- Хватит, папа, - Лоз буквально втиснулся между братом и доктором. Своей спиной отгораживая Йазу от горящих гипнотическим светом темных глаз, давая брату поддержку и опору, и плечо, к которому можно прислониться.
Несколько мгновений все молчат, и в тишине особенно отчетливо слышно, как всхлипывает Йазу.
- Не нужно плакать, - голос Ходжо прозвучал существенно мягче. – Потому что Дженова дала нам шанс. Вам, мне, Сефиросу. Идите сюда, посмотрите, что у меня есть для вас, мальчики.
Поддерживая Йазу, Лоз подвел его ближе к чану.
- Что это, папа?
То, что плавало в мутной жидкости, было не больше предплечья Лоза.
- Ребенок?
- Зародыш. В общем-то, ты прав, уже скорее ребенок, чем эмбрион. Видишь ли, Йазу, я бережливый и запасливый человек: я сохранил лучшие образцы генетического материала Сефироса для себя. Вот они мне и пригодились.
- Это… Сефирос? – теперь уже Йазу сам нерешительно коснулся стекла своей культей, чуть ли не прижался к нему лицом.
- Нет. Это просто клон. Но это наша кровь. Ваш будущий сын.
- Правда? – Лоз тоже уткнулся лбом в стекло, пытаясь разглядеть что-то в зеленой мути.
- Правда, - подтвердил Ходжо. – Ребенок, которого вы вырастите вместе.
- А как его зовут?
- Пока что никак. Назовете его сами.
- Ка… Кадаж, - шепчет Йазу. – Кадаж.
- Пап, но мы же не знаем, как обращаться с младенцами, - хмурится Лоз.
- Ничего, не волнуйтесь. Какое-то время я помогу вам, а потом сами приспособитесь. Вы же дети Дженовы, справитесь.
- Постараемся, - польщенный доверием Лоз отводит глаза,
Автор: Jasherk K.KraKamyn
Бета: Papa-Demon
Пэйринг: Лоз/Йазу (упоминаются Ходжо/Сефирос, Сефирос/Клауд)
Рейтинг: NC-17
Саммари: Если бы Кадаж остался жив, ничего бы этого не было.
Author's note: События происходят сразу после окончания сюжета Advent Children. Все права принадлежат кому надо.
WARNING: вуайеризм
Глава 1. читать дальшеhttp://www.diary.ru/~jasherk/?comments&postid=41082574
Глава 2. читать дальшеhttp://www.diary.ru/~jasherk/?comments&postid=41119001
Глава 3. Дети чудовищ.
Потерянных не ждут,
Печальных не хотят.
Такие не живут,
Их топят как котят…
Тату
Добрый доктор Айболит,
Он под деревом сидит.
Приходи к нему лечится
И корова, и волчица,
И жучок, и червячок…
Корней Чуковский
- Дети, вам помочь?
Не отпуская Йазу, Лоз вскинулся всем телом, обернулся на голос.
Со склона холма по дороге спускался высокий старик в длинном распахнутом пальто. Солнечный блик остро поблескивал в маленьких очках.
- А шел бы ты своей дорогой, мил человек, - хмуро ответил шинентай. Старик выглядел достаточно бодрым, чтобы убежать, а с Лоза было уже достаточно трупов на сегодня.
- Я и иду, - незнакомец невозмутимо шагал с холма по направлению к ним. В жесткой ухмылке, легко кривящей широкий рот, не было ни малейшей интонации страха, как будто полудюжина изуродованных трупов вокруг Лоза и голый Йазу в его руках были чем-то совершенно обыденным и привычным в жизни.
- Дед, не ходи сюда, - Лоз сам не заметил, что невольно пятится от самоуверенного незнакомца.
Тот остановился, чуть кивнул подбородком на Йазу:
- Как скажешь, малыш. Не возражаешь, если я посмотрю, как ты без рук будешь ему анус зашивать? Я всегда уважал новации в хирургии.
- Лоз, убей его, - еле слышно прошептал Йазу. И Лозу было страшно смотреть ему в глаза, чтобы не увидеть огромные черные, почти человеческие зрачки.
Все что он мог - только зарычать сквозь зубы.
- Успокойтесь, мальчики. Мне вы можете доверять. Я доктор.
Незнакомец подошел уже совсем близко, небрежно наступил на лежавший вниз лицом труп, чуть склонил к плечу голову, и Лоз увидел, как ясно блестят за стеклами узкие темные глаза.
Узнавание агонией поднялось в крови – память крови Сефироса в его жилах.
«Беги или убей. Убей или беги немедленно! Это страшнейший из всех людей! Это - твой отец».
Но Лоз был так же глух к призывам своей крови, как глух был к песням и снам Дженовы. А в его руках таяло беспомощностью, холодом, черным дымом тонкое тело Йазу.
Ему действительно нужна была помощь.
- Доктор Ходжо, вы вылечите Йазу?
читать дальшеПрохладный ветер шелестел сухой травой у дороги, трепал спутанные пряди Йазу, собственную неухоженную шевелюру Лоза.
Доктор Ходжо подошел ближе, окинул Йазу цепким, оценивающим взглядом.
- Что ж, пожалуй, будет любопытно попробовать.
- Спасибо, доктор Ходжо, - расцарапанное грязное лицо Лоза осветила широкая, ясная улыбка.
- Хорошо, отнеси его в джип и помоги мне. Незачем оставлять здесь всю эту красоту.
Четкие инструкции что делать всегда были панацеей для Лоза. Пока он устраивал Йазу на задних сиденьях, Ходжо обстоятельно обшарил убитых и мотоциклы.
- Отлично, а теперь свали их всех в кучу.
- Мы их сожжем?
- Молодец. Догадливый мальчик.
Лоз сам не ожидал, что его так воодушевит незамысловатая похвала. Он оттащил всех мертвецов ближе к охромевшему фургону и, не дожидаясь дальнейших указаний, сам облил их топливом, которое так и не успел залить. В это время Ходжо смастерил из одежды убитых жгут, конец которого заправил в бак обреченной машины.
- Если там есть что-то ценное, советую забрать сейчас.
Лоз отрицательно покачал головой и выразительно посмотрел в сторону джипа, куда отнес Йазу.
Чиркнула зажигалка, пламя весело полыхнуло в стеклах очков доктора, побежало к машине.
- Пойдем.
Доктор развернулся и пошел к джипу, он не обернулся, даже когда взрывом встряхнуло землю у них под ногами.
Забираясь на пассажирское сиденье рядом с Ходжо, Лоз чуть было не свалился. У него ноги подкашивались, и перед глазами все плавно уплывало куда-то и слегка двоилось.
- Куда мы теперь едем?
- Домой.
Мотор взревел и, повинуясь воле Ходжо, джип бодро дал задний ход, пятясь прочь от горящего фургона и мотоциклов.
***
Двухэтажная постройка с деревянной верандой хитро затаилась по другую сторону скалы. Никакой дороги туда не вело – фургон еле пробрался через перелесок, пока не вылез на площадку за домом.
В результате, хотя они и проехали, в сущности, не так далеко, Лоз успел чуточку подремать. Ничего не мог с собой поделать, просто вырубился и все.
Внутри дом оказался темным и гулким. Если бы не разбросанные повсюду книги и вещи, он, наверное, выглядел бы нежилым. Длинный обеденный стол в гостиной тоже был основательно заставлен: Ходжо критически оглядел его и, отрицательно покачав головой, указал Лозу на низкую софу.
- Положи его туда. И жди с ним.
Лоз привычно повиновался. Йазу потерял сознание еще в машине. Сделался недосягаем для боли и страха.
Уложив брата на спину, Лоз устало садится рядом, устраивает голову Йазу у себя на коленях. Он хочет спать. Так хочет спать. Но сначала надо убедиться, что с Йазу все будет в порядке. Лицо брата совсем белое, разметавшиеся волосы похожи на пепел. Даже страшно к ним прикоснуться. Вдруг рассыпятся?
Через открытую дверь слышно, как в соседней комнате гремит и звенит стеклом доктор Ходжо. Шумит вода. Потом почти неожиданно вспыхивает верхний свет. Чуть ли не в лицо Лозу летит сверток. Кухонная клеенка.
- Вот, подстели под него.
Сам Ходжо стоит в дверях, вытирая мокрые руки полотенцем. Пальто на нем уже нет, зато появилось нечто вроде кухонного передника. Лоз невольно напрягается, заметив, что доктор успел по полной программе вооружиться медицинскими инструментами. Будто бы изнутри него, из той памяти, которой нет у Лоза, он снова видит этого человека со скальпелем и шприцем в руках. Человека, делающего больно. Видит его глазами совсем еще маленького Сефироса.
- Эй! – доктор несильно толкает его ладонью в лоб. – Не трусь так сильно. И застели софу.
- Доктор Ходжо, мы не напачкаем, - сам не понимая, почему его успокоили жест и слова, Лоз неуклюже поднимает Йазу к себе на колени, возится с клеенкой. – Мы с Йазу не кровим. Мы дымимся.
- Это я уже видел. Очень любопытное явление, - оценив его незначительный успех, Ходжо сам расстилает клеенку и помогает уложить Йазу сверху, перевернув его вниз лицом. – А скажи мне, ваша кровь испаряется при контакте с воздухом? Или она постоянно находится в жилах в газообразном состоянии?
Лоз не знает, что ответить. Он боится смотреть на то, как доктор стерилизует инструменты, прежде чем приступить к работе, осматривает Йазу.
- Да, серьезно его отделали. Того и гляди, мне придется делать первое в истории переливание дыма. Держу пари, что она у вас одной группы.
Смешок доктора колкий и сухой. И Лоз гладит бессознательного Йазу по голове, радуясь, что сейчас он совсем далеко отсюда.
- Следы у тебя на шее и руке, - не отрываясь от своей работы, спрашивает доктор, - стреляли снотворным?
- Думаю, да, - веки совсем тяжелые. И то, что Йазу не чувствует боли, наполняет его собственное тело спокойствием. – Очень трудно не спать.
- Спи, если хочешь. Я разбужу тебя, когда ты мне понадобишься.
- Доктор?
- Что?
- Меня зовут Лоз.
- Я в курсе.
- Доктор Ходжо?
- Что?
- Спасибо.
Доверие накатывает теплой волной. И можно рухнуть в сон, будто в яму. Просто больше нет сил. Просто можно наконец-то поверить, что все будет хорошо.
Лоз не помнил, как спустя некоторое время, доктор растолкал его и велел отнести Йазу в гостевую спальню на первом этаже. А потом отвел самого Лоза по лестнице наверх. И там тоже была комната с широкой кроватью. И он упал на нее, как падают камни, уже не слыша ворчание доктора и ни на что не реагируя.
Он так устал. Ему было необходимо отдохнуть.
***
Утро прокралось в ощущения Лоза восхитительной, довольной истомой. Он потянулся всем телом, расправляя плечи и руки, пошевелил пальцами на ногах и довольно зевнул.
Выспаться было чудесно.
Это так вдохновляло. Хотелось дышать полной грудью.
- Поразительно, - прозвучал знакомый голос совсем рядом.
Не чувствуя опасности, Лоз повернулся на бок и оказался лицом к лицу с доктором. Без очков, с растрепавшимися полуседыми волосами, он выглядел заспанным и помятым.
- Кто бы мог подумать, что сегодня я проснусь в одной постели с живым концентратом могущества.
Под взглядом его глаз Лоз неловко поежился, хотя никакой угрозы он не чувствовал. Узкая рука уверенно легла ему на лицо, убрала со лба волосы. Так профессиональный дрессировщик может погладить по голове большого, дикого пса.
- Феноменальная сила.
- Доктор, вы говорите… - не пытаясь отстранится от непривычной ласки, спросил шинентай, - про Маму?
- Да, Лоз.
Утренний свет падал в окно из-за спины Ходжо. И было так странно говорить с кем-то, кто действительно знал о ней.
- Пожалуйста, доктор Ходжо, расскажите. Какая она?
Ходжо близоруко щурится на него из-под отекших со сна век. Короткая улыбка, и длинные пальцы снова уверенно пробегают по его волосам:
- О-о-о, она была прекрасна.
Внезапная догадка как вспышка среди спутанных со сна мыслей Лоза:
- Вы любили ее?
С минуту Ходжо молча гладит его по голове.
- Да.
Лозу и радостно, и неловко об этом слышать. Короткий смешок доктора отзывается внутри теплом и надеждой.
- Неужели не очевидно? Я даже захотел иметь от нее ребенка.
Лоз не знает, что он краснеет. Хочется зарыться лицом в подушку и спрятаться.
- Что ты стесняешься? – усмехается над ним Ходжо. – Велика беда. Как будто узнал, в какой именно позе тебя зачали. Хотя на тебя это, я полагаю, не распространяется.
Теперь его гладят по спине. И это хорошо. Можно расслабиться.
Не важно, что доктор говорит такие вещи. В конце концов, он ведь помог им. Помог Йазу.
- Думаю, пора вставать, - Ходжо выбирается из-под одеяла, потягивается и чихает. – Кстати, надо подобрать тебе еще какую-нибудь одежду. Здесь бывает прохладно.
Лоз послушно поднялся вслед за ним. Рассеянно потер обрубком мошонку сквозь рясу, затем почесал себя за ухом, задумчиво разглядывая проступившую под истрепанной тканью утреннюю эрекцию, и усилием воли заставил ее успокоиться.
- Я вижу, ты уже совсем большой мальчик, - ухмыльнулся Ходжо.
Лоз решил, что обижаться не будет.
На первом этаже было сумрачно, свет плохо проникал в глубину помещения через немногочисленные окна. Но искусственный свет Ходжо зажигать не стал, и Лоз не спросил почему. Для его кошачьих зрачков освещения хватало, и если доктор чувствовал себя в такой атмосфере вполне комфортно, так это его личное дело. Его дом – он хозяин.
Завтракали они консервами и какой-то пастой из тюбиков. Вкус Лозу не запомнился совершенно, но есть хотелось так сильно, что это показалось абсолютно неважным.
- Кушай, кушай, этого говна здесь навалом, - доброжелательно подбодрил его доктор Ходжо. – Я запасал на годы. И из расчета как минимум на двоих.
- Все считают, что вы погибли, доктор Ходжо, - уплетая за обе щеки, заметил Лоз.
- И хорошо. Так и должно быть, - старик согласно кивает и смотрит на Лоза поверх очков. – С точки зрения науки, которой я абсолютно доверяю, я без сомнения мертв.
Лоз хмурится.
- Я не понимаю.
- Вот и не забивай себе голову, - у Ходжо веселые глаза и крупный, подвижный рот. Лоз смотрит на старика, вдыхает его запах и чувствует, как снопы искр сбегают сигналами по его нервам. В этом человеке таится нечто, угрожающее и опасное, но настолько послушное контролю могучего интеллекта, что Лозу не страшно. В Ходжо живет зверь, и зверь сродни им, но это дрессированный зверь.
- Дай руку, - приказывает Ходжо.
Крючковатые пальцы с крупными суставами покрыты пятнами от работы с химикалиями и реагентами. Там, где они сжимают предплечье Лоза, под кожей разливается жгучее тепло. Зверь нюхает искалеченную лапу другого зверя.
- Исключительно грубая работа.
- Как получилось, - Лоз спокойно пожимает широкими плечами. – Других вариантов не было.
Ходжо, только что брезгливо разглядывавший культю, вскидывает жгучий взгляд на лицо Лоза.
- Ты сам это сделал?
Лоз кивает. Он почти горд. Даже хвастаться не пришлось, и доктор, похоже, впечатлен.
- Вот волчонок! – выдыхает он одобрительно. – И этого, - кивок в сторону гостевой спальни, - тоже ты?
- Я.
Не ослабляя захвата, Ходжо неосознанно проводит пальцем по его запястью, вплоть до того места, где сквозь рубец проступает осколок кости.
- Да, здорово, когда у тебя есть брат. Думаю, ему этого не хватало.
- Кому, доктор Ходжо?
Старый ученый умеет смотреть так, что сильному бойцу вроде Лоза хочется скорчиться и уползти в темный угол. Тем более, что он уже понял, о ком речь.
Ходжо резко отталкивает от себя его руку. Встает и отворачивается.
- Вы двое можете оставаться здесь столько, сколько захотите.
Лоз сглатывает. Ему неловко, и он сам не понимает, - эмоция, которая быстрее гонит его кровь в жилах, называется «страх». Страх, доставшийся ему в наследство вместе с кошачьими глазами и холодным серебром волос. А еще благодарность.
- Спасибо, доктор Ходжо. Мы постараемся вас не раздражать. Вы скажите, если мы вам надоедим.
- Не сомневайся, скажу, - хмыкает Ходжо и, неожиданно подавшись вперед, хватает Лоза за щеку. – Расслабься. Вы двое, пожалуй, единственная компания, которой найдется место в моем доме. Мальчишки.
- Значит, нам повезло, что мы встретили вас.
- Везение – всего лишь миф, Лоз. А вот интуиция – факт. Я купил этот дом через подставных лиц. Очень давно. Еще до того, как начал работать с Гастом. Даже Лу про него не знала. Я не хотел ее волновать тем, что готовлю нам укрытие на случай внезапного бегства. Я живу здесь с тех пор, как я официально скончался. И что-то подсказало тебе, как добраться сюда же, хотя ты ничего об этом не знал. Совпадений не бывает, Лоз. У каждого действия есть причина. Только надо найти ее.
Возможно, Лоз искренне хотел бы оценить все величие момента, но нечто, несомненно, более важное заставило его оборвать монолог ученого.
- Доктор Ходжо, мне надо к Йазу. Он только что проснулся.
И не дожидаясь какой-либо ответной реакции, он направился на тихий зов очнувшегося брата.
В слабом, сером ощущении спальни Йазу сливается со светлым бельем постели. Тень среди теней.
Лозу нет нужды спрашивать брата, как он. Если бы Йазу испытывал боль, она звучала бы в собственном теле Лоза тягучей пронзительной нотой. Этого нет, а значит Йазу лучше. Или, может быть, все еще действует препарат, который вколол ему Ходжо.
- Где мы? – шелест, шепот, сухие листья падают в мертвую траву.
- Это дом доктора Ходжо. Вчера он помог нам. И позаботился о твоих ранах.
- Ходжо? – Йазу измученно хмурится. – Это безопасно?
- Я ему верю. Он любит нашу маму.
Тонкие брови Йазу удивленно приподнимаются.
- Не бери в голову. Док в порядке.
Так приятно снова видеть брата, ощущать его присутствие совсем рядом. Неожиданно жизненно важным становится прикоснуться к нему. Лоз подходит ближе, садится на кровать, проводит обрубком по щеке Йазу. И тот сам прижимается к его руке и, закрыв глаза, трется об нее лицом.
Несколько мгновений молчания похожи на блаженство. А потом:
- Не плачь, Йазу. Все в порядке. Все кончилось. Я больше никому не позволю до тебя дотронуться. Пожалуйста, не надо плакать.
- Лоооозу!
Держать друг друга крепко, прижиматься щекой к щеке, виском к виску, чувствовать срывающееся дыхание в его груди своей грудью.
- Лозу, родной, прости, прости меня! Прости за все. Ты самый лучший. Я так тебя обижал, я так… а ты все равно… Лозу, милый, прости меня. Пожалуйста, прости меня.
- Все хорошо. Главное, мы вместе. Я люблю тебя, Йазу. Не плачь, успокойся. Мы вместе.
Лоз тянется поцеловать его лоб, его щеки, нос – что угодно, лишь бы ощутить губами бледную кожу. Йазу поймет, что теперь он в безопасности, что Лоз любит его. И так рад: ведь они снова вместе. Все закончилось.
- Лозу, у меня к тебе одна просьба, - брат слабо отстраняется, упираясь обрубком в грудь Лоза, но едва ли в силах хоть немного отстранить его от себя.
- Проси все, что угодно!
Йазу отворачивается к стене, но, понимая, что это не спасет его, прикрывает глаза и шепчет:
- Помой меня.
Лоз замирает. Хмурится.
Молчит, и черты лица его костенеют, застывают. Только возле рта подрагивает, то возникая, то исчезая, незнакомая и какая-то взрослая морщина.
- Конечно, - наконец, с усилием выдавливает он. – Думаю, доктор разрешит нам воспользоваться ванной.
- Не угадал, - весело прозвучало от скрипнувшей петлями двери. – Доктор не разрешит. Доктор просто-таки даже запрещает.
В проеме двери стоял Ходжо, жизнерадостно улыбался и мешал ложечкой чай в стакане. Стакан помещался в антикварном латунном подстаканнике, каких Лоз и Йазу никогда не видели в своей короткой и бестолковой жизни, но это волновало их в последнюю очередь.
- О, нет, не надо думать, что доктор Ходжо такой плохой, жадный дядька, и ему жалко для вас своей ванны. Нет, - Ходжо шумно отпил из стакана и продолжил. – Просто доктор Ходжо все-таки врач и считает нецелесообразным купать пациента, наскоро зашитого накануне. Если вы, конечно, не хотите, чтобы швы разошлись.
- Доктор Ходжо, Йазу очень нужно почиститься, - Лоз смотрел на пожилого мужчину взглядом собаки, один раз уже получившей помощь и снова надеющейся. - Может, есть другой способ?
- Ну, в принципе, ты на верном пути, мой мальчик, - Ходжо шумно отхлебнул из стакана, почесал подбородок. – Ладно, его можно протереть спиртом. Это почистит и запах отобьет.
- Спасибо, доктор Ходжо, - просиял Лоз.
- Мне только интересно, как именно ты собираешься это делать, - за стеклами очков темные глаза сделали круговое движение, - без кистей рук.
Смутить Лоза было не просто:
- При помощи зубов, доктор.
- А? Да, забавная мысль. Я готов посмотреть. Впрочем, - Ходжо хмурится, смерив Лоза с головы до ног долгим, почти презрительным взглядом, - не очень меня прельщает возиться с тобой, когда ты в процессе по полной программе нанюхаешься спирта.
Лоз тоже хмуриться в ответ, не поняв сути претензии, но Ходжо опережает его возможную реакцию:
- Ладно, дитё. Помогу вам еще раз. Сейчас все принесу.
Лоз благодарно улыбается вслед доброму доктору и снова поворачивается к брату. Его встречает взгляд полный неподдельного, животного ужаса.
***
- Не позволяй ему касается меня, Лоз! Не позволяй.
Пальцев больше нет, так трудно сжимать запястье брата своими обрубками. Но округлившимся от ужаса зрачкам не докричаться до Лоза.
- Этот человек… Я не выдержу!
- Нет, он хороший. Он поможет. Он сделает все, что надо, Йазу. Не бойся. Так надо.
Йазу дрожит, как пойманная мышь.
- Не подпускай его ко мне… я умоляю тебя…
Лоз видит и чувствует, что Йазу почти не осознает себя от страха и отвращения. Но ведь он сам хотел почиститься. Йазу поймет потом, что был неправ. А сейчас Лоз должен быть непреклонен. Это трудно, и все же он не должен поддаваться жалости. Ради блага Йазу он не имеет права уступить.
- Йазу, все нормально. Это недолго.
Брат в панике пытается забиться в угол кровати. Все против него. Спасения нет!
Дверь тихо открывается, шагов доктора тоже почти не слышно…
Лоз прижимает брата к кровати предплечьями, пока Ходжо, весело посвистывая, обтирает все его тощее тело спиртом. Иногда он присвистывает особенно выразительно и, хотя никакими комментариями это не сопровождается, Йазу все равно мотает головой и сипит сквозь сжатые зубы:
- Лоз, пожалуйста. Пусть он уйдет.
Он такой тощий и изможденный, бледный и жалкий, что Лозу неловко смотреть на его обнаженное тело.
А вот Ходжо, похоже, наоборот настроен оптимистично:
- Не обращай внимания, - между делом бросает он растерянному Лозу. – У него шок после травмы. Пройдет. Рано или поздно. Сейчас закончу, сделаю ему успокоительный укольчик, и будет спать как младенец.
Полные хаоса и страха эмоции Йазу бьются о сознание Лоза, пытаясь прорваться внутрь, но он должен держать их на расстоянии. И спокойный голос доктора помогает. Как опора, как незыблемый ориентир реальности.
- Спасибо, доктор.
Лозу стыдно и неловко за брата, и ему кажется, что Ходжо видит, но намеренно делает вид, как будто не замечает. Он, правда, благодарен.
Потому что чувствует, как Йазу плачет, уткнувшись лицом ему в руку.
К счастью, после укола брат действительно быстро засыпает, наполовину забывшись тяжелым пустым сном.
***
Они вышли на улицу под ласковые лучи солнца: Ходжо уселся на крыльце, навострив свои неуклюже длинные коленки в сторону озера, достал сигареты и закурил.
Лоз подумал сесть с ним рядом, но постеснялся и просто привалился плечом к стене, стараясь выглядеть таким же расслабленным и довольным, как доктор. Яркие блики играли на воде, заставляя его щуриться и морщить лицо. Но при этом Лоз вдруг неожиданно понял, что впервые за много дней ему спокойно.
И пусть он не слышал и не чувствовал эмоций и мыслей доктора Ходжо, этот человек все же не был для них таким же чужаком, как все остальные. Доктор был их, вспомнил Лоз нужное слово, прародителем.
- Куда думаешь податься теперь? – спросил Ходжо.
Лоз посмотрел на него сверху вниз, помялся, но ничего в голову не приходило:
- Доктор Ходжо, а разве нам нельзя остаться?
Ходжо хмыкнул, некрасивая улыбка скривила его большой рот:
- А ты, однако, хамло.
- Я не…
- Ладно, оставайтесь, - протянул Ходжо таким тоном, как будто с самого начала знал, что им некуда идти. - Но никаких вольностей себе с братом не позволяй: угробишь мою работу. Спать можешь на кушетке в холле.
Лоз кивнул. Подумал и еще раз кивнул.
- Ты хороший волчонок. Послушный, - засмеялся Ходжо. – Ты мне симпатичен. Думаю, мы поладим.
***
Так они и остались жить в этом доме. Горы дышали свежестью, лес шелестел листвой и пах хвоей, солнце улыбалось с далекого голубого неба.
Наслаждаясь почти незнакомым чувством безопасности, Лоз всячески искал способ отработать, быть полезным, как-то проявить свою благодарность доктору Ходжо, но того в большей степени интересовала сама природа шинентай. К тому же, доктору было скучно, а лучшего слушателя, чем Лоз сложно даже придумать. Тем более, что в отличие от религии, которую создал для корпорации Шин-Ра Йазу, рассказы Ходжо действительно вызывали у Лоза глубокий внутренний трепет: ведь он прикасался к истокам, к подлинным фактам рождения Сефироса.
Кто бы еще смог им все рассказать? С кем еще, кроме шинентай, Ходжо мог говорить об этом?
Хозяин и гость часами проводили время вместе, сидя на крыльце дома или – к вечеру, когда начинало темнеть – в гостиной и просматривая потрепанные архивные папки. По большей части речь в них шла о Матери и о Сефиросе. Лоз осторожно брал сводки на колени и разглаживал обрубком смятые фотографии смутного силуэта матери в большом чане или худого отрешенного юноши с такими же зрачками, как у него. Он ничего не понимал из выкладок и данных расчетов, он просто видел, что в детстве Сефирос был похож на Кадажа. В смысле наоборот. А став постарше, на Йазу.
- Нравится? – видя его благоговение, довольно спросил Ходжо.
- Мгуу, - не поднимая головы, промычал Лоз. – Он потрясающий. Совершенный, - широкий лоб нахмурился, брови сдвинулись к переносице. – Мне никогда не стать таким. Я даже внешне не похож…
- Я совру, если стану с тобой спорить, - ехидно хмыкнул Ходжо и, затянувшись, все же потрепал Лоза по обросшим волосам левой рукой. – Тем не менее, ты – его продукт. Значит, в нем было и то, что составляет твою сущность. Кроме чистой физической силы и скорости, я имею в виду.
Ходжо задумался, выпуская дым к вечереющему небу, Лоз смотрел на его некрасивый профиль, на сальные слипшиеся волосы и думал, что с возрастом Сефирос мог бы стать похож на этого человека.
- «Потрясающий», ты сказал. «Совершенный», - прочувствованно произнес Ходжо. – И ты прав. Мой сын был произведением искусства. Шин-Ра хотела получить идеального солдата, а я создал абсолютный идеал человека. Сверхчеловека. Интеллект, харизма, сила, способности, талант, внешняя привлекательность – все, о чем мечтает каждый из нас, у него было, - Ходжо коротко прицокнул языком, покачал головой. – Удивительно, что в нем где-то сохранились доверчивость и преданность, которые я вижу в тебе. Я думал, он эгоист. - Ходжо хмыкнул и снова затянулся, его острые плечи поникли.
Над ними по карнизу прыгали вороны, гремели по шиферу когтями. Апельсиновое закатное солнце рисовало золотую дорожку на спокойной воде пруда.
- Волосы у тебя на ощупь точно как у него были.
- Вы очень любили Сефироса, доктор Ходжо?
Быстрый взгляд, отчетливый, как ожог на лице. От предчувствия близкого зверя у Лоза дрогнули ноздри.
Ходжо отвернулся.
Лоз не знал названия для многих эмоций, но он получил свой ответ, и ему просто очень захотелось сказать. И он сказал:
- Доктор Ходжо, если хотите, я могу быть вашим сыном.
Солнце садится, и вороны черными тенями проносятся над слюдяным блеском озера.
Ходжо молчит. Молчит странно, незнакомо. И зверь в нем молчит.
И Лоз улыбается. Кто-то когда-то говорил ему, что если человек молчит, значит, он согласен.
Лоз решает, что можно.
Тучи скрывают луну, и вокруг них воцаряется уже полная темнота.
- Папа, пойдем домой.
Тихий смех Ходжо похож на кашель. Он сидит и смеется, и кашляет на крыльце, и Лоз уходит в дом, так и не дождавшись его.
***
Воздух в комнате брата тяжелый, душный. Лоз пытался зубами открыть окно, но оно не поддалось, и Йазу не разрешил ему позвать Ходжо. Йазу холодно и страшно. А Лоз совсем не хочет слушать его.
Так и сияет от радости.
- Йазу, доктор разрешил нам называть его папой.
«Убей его», молча молит глазами Йазу. Он уже понял, что если продолжать просить вслух, Лоз расстроится, рассердится и уйдет. Преследовать его у Йазу нет сил. Он пока еще едва может сам добраться до туалета.
- И чему ты так рад? – вяло интересуется он у ликующего брата.
- Ну, как же? Он ведь и, правда, наш отец. Он и Дженова родили Сефироса. Мы одна семья, понимаешь, Йазу?
Йазу не просил такой семьи. Ему доверха хватило того, как их Кадаж бредил Матерью. Теперь вот Лоз нашел им отца.
Но если от Матери веяло могуществом, присутствие Ходжо (даже не обязательно в одной комнате с ними, просто в доме) поднимает во всем существе Йазу такой ужас, такую панику, что шинентай не знает, что делать.
И хуже всего, что Лоз не понимает его.
- Лозу, давай уйдем отсюда.
- Зачем? Доктор нас не гонит. Здесь хорошо.
До Лоза не достучаться. У него слишком твердая шкура. Если он не хочет ни чувствовать, ни слышать, он ничего не услышит.
- Я пойду. Вдруг папа меня ищет.
И Йазу снова остается в одиночестве в подавляющей духоте комнаты.
***
На улице надрывается гром. Небо изливает на горы потоки воды. В темноте не видно леса, не видно стен, не видно ничего. Электричество в доме выключено, он тонет во мраке и грозе. Вспышки молний ответным огнем будоражат кровь в жилах шинентай.
А со стен дома смотрят десятки фотографий. Совсем иных, нежели в делах, украденных Ходжо из архива. В рамочках, за стеклом. Ходжо подсвечивает их свечой и неприятно хихикает при виде улыбок на юных лицах, запечатленных во времени людей.
- Наш здоровый коллектив. Почти все полные идиоты. Особенно вот этот. И этот тоже. А вот видишь харю? Это Гаст. Подонок, оспаривал мои методы. Ну и кто в результате победил, а, Гаст? Я победил. Я тебя сделал.
- А это кто, доктор? – женщина в белом халате фамильярно прислонилась к плечу молодого Ходжо на фотографии.
- Это Лу.
- Лу?
- Моя супруга и коллега. Лукреция.
- Супруга, - тупо повторяет Лоз. Ему до сих пор сложно привыкнуть. В жизни Ходжо было столько много людей. Слишком много, по представлениям Лоза. Гигантская толпа. Лозу кажется, что фотографии на стенах посмеиваются именно над ним.
Женщина с зачесанными в высокий хвост тяжелыми волосами иронично кривит бровь, снова и снова встречаясь с ним взглядом на фотографиях. Гибкий брюнет в форме Турка смотрит на Лоза с подозрением, сам настороженный и подобранный на фотографиях.
- А это?
- Винсент. С ним было забавно немного поиграть в ревнивого мужа, пока он не перешел черту.
Сочетание имени «Винсент» и блестящих черных волос кажется Лозу смутно знакомым, но почему он не помнит.
Коллеги по работе. Члены семьи. Ученые, военные. На фотографиях слишком много людей.
Лоз шумно вздыхает, готовый сдаться перед богатством и непостижимостью чужой жизни.
Ходжо оборачивается, светит ему прямо в лицо, и его зверь с интересом разглядывает Лоза из черноты глаз Ходжо.
- Тебя что-то смущает?
Лоз щурится от яркого света, отворачивается. Он растерян, он запутался в своих чувствах, эмоции Йазу отчаянно стучатся в разум, но он намеренно отгораживается от них.
Впервые в жизни Лоз чувствует, что не уверен в себе.
- Говори, не бойся.
Лоз снова вздыхает и решается:
- Доктор Ходжо… Папа… А нам с Йазу точно найдется место в вашей жизни?
Ходжо умеет издавать очень неожиданные звуки. Он хмыкает и фыркает одновременно. Потом бесцеремонно треплет Лоза по щеке свободной рукой, и от его прикосновения внутри вибрирует и переливается сила.
- Малыш, я подарил моей жене вечную молодость. Я превратил своего любовника в монстра. Единственного сына я создал богом. Неужели ты думаешь, что я не смогу сделать вас, дети, просто по-человечески счастливыми?
Лоз несмело и благодарно улыбается.
- Ты еще хвостом повиляй, дурачок, - забавляется Ходжо. – Просто смех. Артур даже представить себе не мог, как мы ошибались. Они хотели, чтобы я создал им уникального полководца, и получили Сефироса. И все, что к нему прилагалось. А просто делать надо было таких, как ты.
У доктора холодные цепкие пальцы, которыми он треплет Лоза за щеку, в отличии от большинства людей не глядя на него снизу вверх.
- Идеальных солдат. Сильных, послушных и верных.
***
После дождя в водосборных цистернах на крыше скопилось достаточно воды, чтобы ее можно было не жалеть. Ходжо от души повеселился, гоняя Лоза с половой тряпкой в культях по дому, но заметно чище от этого не стало, и, поломавшись еще немного, доктор разрешил Лозу наконец искупать Йазу по-человечески.
Даже воду разрешил согреть.
В тесной ванной комнате Йазу мнется босыми ступнями на кафеле, голый, тощий как скелет, жалкий. Вода хлещет его по затылку, по плечам, по спине. Обеими руками он опирается о плечи Лоза, который тихо и неумело ругаясь, пытается тереть брата кое-как намыленной губкой.
Они опять не разговаривают, но не потому, что поссорились, а просто им не о чем говорить.
Лоз очарован доктором Ходжо.
Йазу хочет, чтобы Лоз его убил.
Лоз не соглашается, и от бессилия и страха Йазу опять плачет.
Смывая слезы, вода стекает по ним обоим и уходит в сток под ногами.
***
У Ходжо есть маленькая старомодная рация, и иногда он ходит послушать новости на склон горы, там лучше ловятся радиоволны. Он никогда не говорит, что слышал, даже если Лоз очень просит. Чаще просто посмеивается или пожимает плечами, иногда хмурится, иногда треплет Лоза по плечу или по спине.
Лозу вполне хватает.
***
Мне одиноко и холодно.
Лозу? Я хотел, чтобы ты пришел, а ты не пришел. Ты опять ходил с этим человеком. Плохим человеком, ужасным человеком, чудовищным человеком. Неужели ты не чувствуешь монстра, который живет у него внутри. Лозу? Почему ты сердишься, когда я прошу тебя убить его? Почему ты не слушаешь меня?
Лозу, мне страшно.
Да, я сержусь на тебя. Я на тебя зол. Но, Лозу…
Мне страшно здесь. И больно, и холодно. Лучше бы я умер.
Почему ты совсем не хочешь понять меня, Лоз?
Ходжо нельзя доверять. И не хмурься так. Я серьезно говорю. Слушай меня, Лоз.
Не смей опять уходить! Не смей.
Не смей опять оставлять меня одного.
***
- Твой брат ревнует, - между делом бросает Ходжо, не отрываясь от записей, которые ведет с тех пор, как взял образец дыма у Лоза из руки.
Лоз молчит. Ему немного стыдно за Йазу перед доктором. Потому что Йазу – неблагодарный.
- Он боится.
- Нет, Лоз, малыш, он тебя ревнует. Поверь мне. Вы ведь любовники.
И это не вопрос. Смущенный еще больше прежнего, Лоз и вовсе не знает, куда себя деть.
- И как он в постели? Хорош? – продолжает подзуживать его Ходжо дальше, и зверь внутри доктора шевелится, тоже проявляет интерес. - Мягкий и послушный? Развратный и яростный? Кожа как фарфор. Стоны как музыка. Так ведь?
- Пап, не надо.
- А что так? Я же не претендую. Удивляюсь, почему ты сам его игнорируешь? Променял девочку на папочку. Нехорошо, мальчик мой, нехорошо.
- Йазу не девочка, - сердится Лоз. – И я сам решаю… Я теперь сам все решаю.
- Ну-ну, - веселится доктор Ходжо, и Лоз только пыхтит, растерянный, почти на грани обиды. Он сам не понимает себя.
Не может же он сказать папе, что стоит ему прийти к Йазу, как тот начинает плакать и умолять убить Ходжо. Это невежливо.
Лозу это совсем не нравится.
***
Замечательно, мы снова не разговариваем. Доволен, добился своего?
Почему ты такой слепец, Лоз?
Бессилие и страх бегут по венам. Бессилием дышит кровь. Страх пережимает горло. Снаружи ночь, но и в ней нет спасения.
Лоз, я докажу тебе, как ты ошибаешься в этом человеке. Тебе будет больно, но иначе ты не поймешь.
Мне тоже будет неприятно. Мне будет отвратительно. Гадко.
Но другого способа я не знаю.
Как еще достучаться до тебя?
Пока я крадусь вдоль стены, темнота помогает мне, поддерживает под локти. Я слышу, как ты похрапываешь у себя на софе. Дурачок, мой славный, мой ласковый, мой верный Лозу, поверь мне, я не хочу делать того, что сделаю. Ты сам виноват.
Ты поставил этого человека между нами.
Ты променял все, чем мы были, на глупое право стать названным сыном чудовища, не пощадившего собственного ребенка.
Ты виноват!
И все равно я хочу вернуть тебя. Хотя бы так.
Крадусь по лестнице. Как будто и не я, как будто нет никого, кто бы пробирался среди ночи наверх. В комнату Ходжо.
***
Лунный свет из окон двумя правильными геометрическими фигурами лежит на полу, тянется к кровати, на которой спит длинный, тощий старик.
И чудовище в нем тоже спит. Нет, лишь дремлет чутко, прислушиваясь к приближению Йазу.
У шинентай нет оружия. Нет никакого оружия, каким он мог бы воспользоваться теперь. Кроме его тела. Абсолютно голый, холодный и в то же время почти не ощущающий холода, Йазу кошкой забирается на кровать, на четвереньках крадется над доктором, позволяя своим волосам скользить по руке Ходжо.
Он чувствует заинтересованность чуткого зверя, и от страха у Йазу немеют губы, но в то же время его вроде как бы и нет здесь. Все это сон. И сон не про него. Плавно он прогибается и касается языком шеи доктора возле уха.
Ходжо морщится во сне, все его тело расслабленно. Осмелев, Йазу склоняется над ним, не чувствуя вкуса, припадает губами к плечу. И в следующее мгновение свет меркнет, невероятная сила безжалостно швыряет его на кровать, зверь рычит, торжествуя над беспомощной добычей, зубы впиваются в плечо. Йазу старается бороться, но больше для вида. Он знает, что все его попытки окажутся тщетны, но это совершенно не важно.
- Су-у-у-у-учка, - пугающе ласково шипит Ходжо на ухо Йазу, ловко выкручивая ему руки. – Долго тебя пришлось ждать.
Йазу ничего не говорит. Несмотря на свою худобу, навалившийся на него доктор кажется удивительно тяжелым, вздохнуть невозможно.
- Что же ты к старику пошел, когда у тебя брат давно мается? – насмешка колкая и холодная, а все тело Ходжо, похоже, состоит из одних острых углов. – Неужто я до сих пор так неотразим?
Йазу тихо стонет, скорее от боли в вывернутых руках, чем от удовольствия, но это уже неважно.
«Скорее бы», мысленно просит он.
- Злая ледышка, – усмехается доктор, приподнимаясь над ним. – Плохой мальчик.
- Так накажи меня, - про себя удивляясь, как легко доктор сам выбрал наиболее желательный сценарий, бездушно предложил Йазу. На кокетство не было сил. Все получалось и так.
- Наказать? - Ходжо смотрит на него сверху, его черные глаза, будто угли, в любой момент готовы полыхнуть пламенем. Почти парализованный страхом и отвращением, Йазу выдавливает на губах призрак довольной улыбки.
Ходжо рывком вздергивает его на колени, не выпуская намертво зажатых предплечий, одним тягуче долгим движением оказывается позади Йазу, опрокидывает его нагое ломкое тело себе на колени, затылком к животу, и вдруг зовет:
- Ло-о-о-оз! Мальчик мой. Иди сюда.
Нет, все должно было быть не так! Йазу в панике взбрыкивает, но не может вырваться из цепкого захвата Ходжо. А на лестнице уже звучат шаги Лоза.
- Доктор Ходжо, - умоляюще выдыхает Йазу, запрокинув назад голову.
- Ожил наконец-то, - безжалостно ухмыляется доктор и, довольно улыбаясь, кричит: - Лоз, шевели ногами. Сколько мне ждать?
Дверь открывается, включается свет, и на пороге сонный и вялый появляется Лоз. Чтобы через миг напряженно подобраться при виде зрелища нагого Йазу в захвате доктора.
- Па-ап? – тихо спрашивает Лоз, требовательно вглядываясь в них обоих.
Йазу закрывает глаза, ему обидно и страшно, он не знает, что делать. Из глубины груди начинает кашлем вырываться смех. Смех вперемешку со всхлипами.
- Смотри, до чего ты брата довел, Лоз, - осуждающе скрипит над головой ироничный голос Ходжо.
- Я не… - обиженно начинает оправдываться Лоз.
- Иди сюда, - перебивает Ходжо. – Хватит уже тянуть. Трахни его наконец.
От звука этих слов, от ощущения того, что Лоз реагирует на них, Йазу вздрагивает и сжимается, пытаясь коленями спрятать доказательство, что он сам не остался равнодушен к бесстыдному предложению доктора.
Не открывая глаз, он слышит и чувствует, как Лоз подходит к кровати. Все тело Йазу вибрирует в ответ на удары его пульса. Это невыразимо унизительно и стыдно. Все, что происходит. И одновременно Йазу чувствует, как его шея заливается румянцем непроизвольного возбуждения.
Лоз садится рядом, и его близость неожиданно приносит такое облегчение, что Йазу больше не в силах сдерживать слезы.
- Пап, отпусти его, - говорит Лоз и обнимает Йазу обеими руками, прижимает к своей широкой теплой груди. Его тело дышит желанием и жаром, но губы, коснувшиеся лба брата, удивительно нежны и сдержаны. – Ты, правда, хочешь? – спрашивает Лоз так серьезно, что Йазу неожиданно понимает: если он скажет «нет», Лоз его не тронет.
Плача, Йазу прячет лицо и чувствует, как брат ласково гладит его по спине, и от прикосновений во всем теле разливаются радость и покой. Доверие и благодарность.
- Да, - еле слышно выдыхает Йазу. – Да, Лоз, хочу.
Их тела физически измучились друг без друга. Они так давно не были вместе.
Лоз обрубками сжимает его лицо, отстраняет Йазу и, склонившись, начинает беспорядочно целовать его. И в его руках Йазу медленно отогревается, слабо, призывно постанывает.
Получив разрешение, Лоз становится тороплив и жаден, но все же замирает, распрямляет спину:
- Пап? – спрашивает он Ходжо.
- Ничего, мальчики, я не возражаю. Резвитесь прямо здесь, - он никуда не собирается уходить. – Я, правда, уже староват, чтобы поучаствовать, но думаю, могу пригодиться.
Голос доктора глухой и неожиданно низкий, как будто эти слова произносит не он, а зверь внутри него. И зверю очень нравится все, что происходит.
Но Йазу уже не боится. Поскуливая от желания, он сползает поцелуями по груди Лоза на живот, лижет ему пупок, утыкается лицом в пах. Тепло, и упругая настойчивая плоть, уткнувшаяся ему в щеку, и самый родной запах.
- Йазу, Йазу, - дышит Лоз, непрерывно лаская своими культями его волосы.
Сбоку пододвигается к ним доктор Ходжо, и Йазу вздрагивает, ощутив его руку у себя на спине. Пальцы скользят от лопаток вниз, заставляя сжиматься и вздрагивать от неожиданной ласки.
- У Сефироса была одна безотказная эрогенная зона, - весело шепчет доктор. – Надо проверить, передалась она или нет.
Пальцы убирают мягкие серебряные пряди с его шеи сзади, и жесткие губы впиваются в то место, у самой кромки волос.
Руки, ноги, все тело Йазу скручивает судорога восторга, пах дергает возбуждением, и, вскрикнув, он непроизвольно заглатывает член Лоза в горло. Лоз хрипло выдыхает над ним.
- Что и требовалось доказать, - довольно посмеивается доктор, целуя то место, где, похоже, только что оставил засос.
- Йазу! – бедра Лоза бьются требовательными толчками, заполняя желанный влажный рот брата своей агонией. – Йазу! Йазу!
И в ответ на его рывки, на хриплый звук его голоса, Йазу прогибается в спине. Он ни о чем не думает, лишь получает и дарит удовольствие.
- А он вполне эротичен, - комментирует Ходжо, пододвигаясь к Лозу. – Слишком женственный на мой вкус, но тебе ведь это не важно?
Не поднимая головы, не прекращая сосать, Йазу по звукам и движениям Лоза догадывается, что доктор целует его брата. Не в губы, целует его плечи, шею, грудь. Отголосками ощущений чувствует, как Ходжо мучает соски Лоза, и сам вздрагивает от удовольствия.
- Йазу, я… - бедра Лоза напрягаются, и Йазу расслабляется, готовый глотать, крепче обнимает своими обрубками ноги брата. Залп знакомого вкуса ударяет в горло, пенится на губах.
- Так, достаточно, - Ходжо отталкивает растерявшегося Йазу в сторону и цепкими пальцами выдаивает сперму Лоза себе в руки.
- Уф, - Лоз, как большая игрушка, тяжко оседает на кровати.
Йазу недовольно косится на доктора, но получает в ответ многообещающую улыбку.
- О тебе же забочусь, дура, - веселится тот и, склонившись, целует Йазу в спину и в поясницу, снова вынуждая вздрагивать и стонать от самых простых прикосновений. – Лоз, иди сюда, посмотри, тебе должно понравится. Мне всегда нравилось смотреть, как я его подготавливаю.
- Сейчас, - бурчит Лоз и, приподняв Йазу, жадно целует его в рот. Его язык такой настойчивый и требовательный, что трудно поверить, что он только что кончил.
И Йазу тает от желания, от собственной слабости и покорности, тает и растворяется в удовольствии. Сам покорно раздвигая колени в ответ на прикосновения Ходжо.
- Когда у тебя нет пальцев, немного сложно подготовить отвыкшего партнера, - деловито сообщает Ходжо, и Йазу скулит и стонет, чувствуя умелые прикосновения сзади. Массирующие, вминающиеся внутрь, возбуждающие. У Ходжо длинные пальцы. Длинные пальцы с крупными суставами. Скользкие от спермы Лоза. И эту сперму он с удовольствием втирает в отверстие Йазу, вмазывает ему внутрь, раздвигая зажившие мышцы.
Глупо реагировать на прикосновения этого монстра, но Йазу колотит крупная дрожь. Доктор точно знает, где искать центр удовольствия, и безжалостно массирует его, заставляя стонать и похотливо подаваться навстречу.
- Пап, хватит, дай мне его.
- О, ты уже готов, - посмеивается Ходжо, и пальцы исчезают, оставляя Йазу открытым, растянутым, изнемогающим от желания. Он поворачивается на бок и смотрит, как Ходжо гладит живот Лоза, размазывает остатки спермы по его снова поднявшемуся мощному члену. – Сефирос тоже был похотливым мальчиком. Мог два-три раза кончить, пока его трахаешь, - между прочим, делится с ними Ходжо, заметив, что Йазу смотрит на них, и приказывает. – Ляг на бок, левое колено согни и поддерживай локтем.
Йазу повинуется не столько знакомой властности голоса, сколько собственному желанию скорее уже, скорее отдаться брату. Его нутро изнывает от пустоты.
Лоз ложится позади него, прижимается грудью к спине, лбом уткнувшись в плечо, жарко дышит. Его сильная рука проскальзывает рядом с рукой Йазу, настойчиво вздергивает его колено выше. Горячий, твердый член слепо тыкается между ягодиц.
- Мальчик, мальчик, - шепчет и посмеивается рядом Ходжо, и Йазу чувствует, как пальцы доктора направляют член брата в его отверстие.
Это вторжение - плавное, уверенное, неотвратимое, заполняет его до предела. Соединение с Лозом невозможно сравнить с сексом с кем бы то ни было еще. Секс с Лозом переплавляет его в нечто лучшее, большее, светлое. Если бы было возможно не разрывать эту связь! Всегда ощущать его жаркое, мощное биение внутри. Лоз не двигается, тоже наслаждаясь моментом полного слияния в одно. Жарко дышит в плечо, а потом трется носом о шею, разбирая волосы и впивается губами в то место, где еще багровеет оставленный Ходжо засос.
Йазу выламывает от наслаждения. Чувствительность такая будто в этом месте нет кожи.
Культя сама дергается к его сочащемуся,забытому всеми органу.
- Так, детка, так, - шепчет голос Ходжо, и его цепкие пальцы сжимают мошонку Йазу, вынуждая похотливо застонать в полный голос.
- Йазу, люблю… - хрипит сзади Лоз, и его бедра приходят в движение, вырывая член и снова с силой вгоняя его обратно. Настойчиво, даже грубо. Но Йазу только рад грубости. Он уже ничего не соображает, только чувствует жаркий вихрь из рывков внутри, и то, как пальцы Ходжо играют его собственным членом. И он любим, любим.
- Йазу, Йазу, Йазу, - тяжело дышит в затылок Лоз. Его тело, мокрое и сильное, прижимается сзади. Сильный, надежный, преданный. Навсегда.
- Детка, - посмеивается Ходжо, лаская его. И, кажется, чудовищный зверь доктора тоже лежит вместе с ними на постели и довольно облизывается, наблюдая за тем, как они трахаются.
Зверь доволен.
Йазу чувствует его взгляд, холодный, оценивающий. Наверное, так смотрел бы сам Сефирос, но его нет, есть только его отец. Который когда-то так же трахал самого Сефироса.
- Йазу, - хрипит Лоз и впивается зубами ему в плечо.
Боль – это дивная приправа. Йазу стонет, отчаянно пытаясь сжать ноги и сам сжимаясь внутри, и кончает в настойчивые руки Ходжо.
Кончает долго, будто выворачиваясь наизнанку, а Лоз все продолжает таранить его. И сам кончает.
Потом они просто лежат и дышат вразнобой. И Ходжо посмеивается над ними и что-то там бормочет. И член Лоза все еще внутри.
- Я люблю тебя, - шепчет Йазу, сворачиваясь клубочком.
Лоз только крепче обнимает его. Все его тело дышит благодарностью. Между ног липко и мокро, но это такие мелочи.
***
Прижавшись друг к другу, как щенки на морозе, шинентай спят в кровати Ходжо. Доктор сидит с ними, по-турецки подобрав под себя ноги. Он курит и гладит спящего Лоза по голове. Зверь в нем напряженно прислушивается, и Ходжо тоже прислушивается.
Они оба умеют слышать далеко.
И знаю, что именно они слышат.
***
Рев мотоцикла.
***
Клауд ищет шинентай. Они его последняя связь с Сефиросом. Последний шанс достать ненавистного, вожделенного врага.
Клауд.
В своем стремлении победить сверхчеловека, ты сам почти перестал быть человеком. Узнав, что ты не был его другом. Узнав, что ты не был его клоном. Ты выбрал единственную, свободную роль – стал его убийцей.
Убийцей своего кумира. Снова и снова. Можно ли придумать наркотик страшней и соблазнительней?
Клауд знает, что он вышел на верный след. Он уже почти нашел их.
Он умеет бесшумно красться даже с огромным мечом за спиной. Черное пятно среди темноты. Сгусток ненависти и холодного желания убивать. Он бесстрашен и хладнокровен, все его чувства выжжены запредельным гневом.
Внутри, как и снаружи, дом не выглядит обжитым. Но Клауд давно научился не доверять своим чувствам, заменив их почти звериными инстинктами.
В полной тишине он резко оборачивается к почти невидимой во мраке лестнице, и на повороте угадывает в слабом свечении луны силуэт человек. Слишком высокого для шинентай, худого, хищного. С отблеском на светлых волосах. На мгновение сердце умывается счастливой ненавистью, но почти сразу же приходит обидное узнавание. Этот человек тоже должен быть мертв. Но это не Сефирос.
Вспыхивает свет.
Клауд щурится, приглядываясь к спускающейся по лестнице долговязой фигуре. Нескладный, безобразный, длиннорукий, Ходжо – часть того зла, которое сожрало Сефироса.
Убить его снова будет правильно.
Но все же у него есть и более важное дело.
- Ходжо. Так это ты прячешь его выродков, - шипит Клауд.
- По научному говоря, их нельзя назвать выродками. Шинентай – остаточный фантом, обретший плоть по воле Дженовы, - улыбается в ответ Ходжо.
Он совсем седой. И почему-то это бесит Клауда даже больше, чем тот факт, что он жив. Может быть потому, что так сходство между отцом и сыном становится более заметно.
- Мне наплевать, - тихо произносит Клауд, поднимая огромный меч. – Я могу убить сначала тебя, а потом их. А могу наоборот. Выбирай.
- Глупец, - усмехается Ходжо. - Неужели ты всерьез считаешь, что я отдам тебе детей просто так?
И в расслабленной позе старика появляется знакомая грация дремлющего чудовища. Монстра, отца и творца монстров. И богов.
Волосы на загривке у Клауда становятся дыбом. Он плохо помнит, но все же помнит тварь, которая живет в докторе. Однажды он уже сражался с ней. И пусть при помощи своих товарищей, но он одолел ее тогда. Убьет и теперь.
Клауд разучился бояться.
- Папа?
- Доктор Ходжо?
Шинентай скатываются сверху, как прыгающие по лестнице резиновые мячики. Они спали, видно по лицам, по растрепанным волосам: Йазу в наскоро запахнутом халате доктора, Лоз вообще голый.
Без единого слова они становятся между Клаудом и доктором. Лоз неловко трет предплечьем глаза, еще слипшиеся ото сна.
Клауд смотрит на них. Он очень хочет увидеть в них сейчас Сефироса, чтобы убить его. Но, сука – память вынимает из колоды другую карту.
Кадаж. Ребенок. Не Сефирос.
Братья смотрят ему в лицо и неожиданно, будто почувствовав его заминку, Йазу расслабляется. Расслабляется и текучей блядской походкой идет прямо к нему. Идет безоружный и безрукий навстречу лезвию его меча.
Клауд угрожающе и почти что жестом защиты поднимает оружие выше, прижимает его к шее Йазу.
- О, ты так сильно любишь его, да? - заботливо шепчет Йазу. – До сих пор любишь его. Бедняжка.
- Смерти хочешь, тварь? – в жесте, которым Клауд пытается остановить Йазу, сквозь уверенность силы проглядывает удивление. И сомнение. Тело само хочет отступить перед безоружным.
- Ты просто заблудился, нии-сан, - Йазу не пытается отстраниться от лезвия меча. Собрав волосы через плечо, он голой шеей прижимается к лезвию. – Ты пришел убить нас, Клауд?
Глаза в глаза. Энергия мако кипит в них, и Клауд кивает, молча.
- Йазу! – Лоз хочет к брату. Он не понимает его действий. Но он должен быть рядом. Йазу даже не оборачивается на зов. И только жесткие пальцы доктора сжимают его плечо. Как будто Ходжо видит и понимает что-то, чего не видит он.
- Пожалуйста, убей меня, Клауд. Я хочу к Сефиросу.
- Что?
- Там Кадаж. Там Мама. Я очень хочу к ним.
Бледная кожа ласкается к широкому лезвию.
- Я прошу тебя, убей меня, Клауд. Не бойся, потом Лоз почти наверняка прикончит тебя. И, скорее всего, убьется на этом сам. И тогда все мы наконец-то попадем к Сефиросу. Это так просто, Клауд. Вот увидишь! Пожалуйста, сделай это.
- Йазу, не надо! – в ужасе хрипит Лоз, и Ходжо приходится изо всех сил вцепиться в него, не давая броситься к брату.
- Нии-сан, не бойся, - шепчет Йазу и трется о лезвие. – Ты ведь давно хочешь этого. Я тоже хочу. Я очень устал жить. Помоги мне.
Клауд смотрит в зеленые кошачьи глаза, блеклые, больные, опустошенные. И видит в них себя.
- Остаточный фантом, - одними губами шепчет Клауд.
- Почему ты колеблешься? Ведь ты единственный, кому под силу сразить нас. Клауд, я напомню тебе. Это я создал веру, прославляющую Сефироса, - в вырезе халата видна бледная грудь. Ключицы, ребра так и торчат сквозь кожу. Невозможно даже представить Сефироса настолько жалким и истощенным как Йазу. - Это я внушил людям, что его смерть от твоего меча была задумана им самим как самопожертвование и подвиг. Хуже того, я объявил тебя первым апостолом твоего врага. Карающей десницей его. Я опорочил твой подвиг, нии-сан. Что мне еще сказать такого обидного, чтобы ты перестал стоять, как статуя, и проткнул меня?!
- Хватит, довольно, - Клауд сглатывает и отшвыривает свой меч. – Я достаточно был куклой в руках Се… Сефироса, чтобы теперь слушаться его собственной куклы. Не бывать по твоему, сука.
- Нет, Клауд, - Йазу бросается нагим телом ему на грудь, и Клауд почти паническим, полным отвращения жестом перехватывает его за горло. Непроизвольно сжимает руки, душит.
Йазу удивительно эротично стонет в его захвате.
Лоз рычит и вырывается из рук Ходжо. Прыгает вперед и кидается на колени как раз вовремя, чтобы подхватить падающего Йазу, которого Клауд изо всех сил брезгливо отшвырнул от себя.
- Вот видишь, не только старый доктор может облажаться, - смеется с лестницы Ходжо. – И у тебя выходит не так, как запланировано.
Клауд стоит над сидящими у его ног шинентай.
- Уродцы, уродцы, - тихо с ненавистью повторяет он.
Йазу смеется и плачет, Лоз хмурится и зло косится на Клауда, но при этом не отпускает Йазу из рук.
- Ублюдки.
- А ты убил Кадажа, - вдруг огрызается Лоз.
И это звучит для Клауда как удар под дых.
Мальчик. Ребенок. Куколка, одержимая безграничной любовью к недосягаемой Матери. Не тот подвиг, которым Клауд гордится. Если бы он мог, он с удовольствием переложил бы смерть Кадажа на совесть Сефироса. Но Клауд честен.
Он слишком хорошо помнит маленького светлого воина с двойным мечом. Куда больше Сефироса, чем эти двое: дурак и шлюха. Потерянные дети.
- Простите меня.
Клауд не знает, что последние слова произнес он сам. Но ему вдруг неожиданно становится совсем чуть-чуть, самую капельку легче.
- Мы не злимся, - за обоих шепотом отвечает Йазу. – Кадаж сейчас вместе с Мамой. Мы были бы там же, если бы ты добил нас.
- Э-э-э-э, лично я полагаю, вас тогда просто бы не было, - задумчиво произносит Ходжо. – Но это сложный вопрос. Предлагаю выпить кофе, а то ночь на дворе, я что-то плоховато соображаю. И, Лоз, одень что-нибудь. Простынешь.
***
По утрам в горах краски удивительно нежные. Когда смотришь на лес и озеро, залитые ласковым светом, в голову само по себе приходит слово «невинность».
Клауд сидит на крыльце дома Ходжо, рядом с ним сидит Йазу. Он все еще в халате. Такой тощий, что, кажется, почти и не занимает места. Лоз стоит у него за спиной, привалившись плечом к столбу у входа.
Над запущенным цветником у входа кружат мелкие синие бабочки. Одна из них, подлетев к крыльцу, бесстрашно садится на культю руки Йазу.
«Они ведь оба калеки», - неожиданно думает Клауд.
Ему страшно и помыслить, что он мог бы сидеть вот так вот рядом, плечом к плечу с истощенным и выжатым Сефиросом. И смотреть, как Сефирос любуется бабочкой на уродливом обрубке руки.
Клауд отвернулся.
- Будьте осторожнее, парни, - не поднимая глаз и смущенно потирая щетину на лице, сухо произнес Клауд.
- Да, что нам может здесь угрожать? – засмеялся Лоз. – Здесь, с папой?
Клауд так посмотрел на него, что Лоз перестал смеяться и затих. Так мог посмотреть на него когда-то Кадаж.
- Ходжо, - просто ответил Клауд.
- Не-е-е-ет, - почти обиженно протянул Лоз, - папа не…
- Он вам не отец, - также жестко отрезал Клауд. – Он и Сефиросу-то по-человечески отцом не был. Не верьте ему.
Йазу только вздохнул и потерся спиной о колено Лоза.
- Будьте готовы к тому, что он может захотеть сделать из вас все что угодно… пробудить в вас Сефироса.
- Лучше бы Кадажа, - совершенно серьезно ответил Йазу. И Лоз согласно кивнул.
Клауд не нашелся, что на это ответить. Похоже, они оба без колебания отдали бы свои жизни, если бы это могло вернуть погибшего брата. И не видели в том ни заслуги, ни подвига. К ним нельзя было подходить с обычной человеческой меркой поступков.
- Знаешь, так забавно наблюдать, как ты пытаешься настроить против меня моих детей.
Доктор Ходжо тоже вышел на веранду. Стоит в дверях и гремит ложечкой в стакане с чаем.
- Тебе чего надо? – не оборачиваясь, грубит Клауд.
- Ничего. Вот разве что от сигарет я бы не отказался.
- Вы курите, доктор? – слабо удивляется Йазу.
- Да, сынок, грешен, - Ходжо виноватым жестом разводит руками, но черные глаза его веселятся.
Клауда даже передергивает от столь циничного выбора слов. Не споря и не возражая, он молча идет к байку и возвращается с двумя пачками, которые, не глядя, бросает Ходжо.
- Премного благодарен, - вежливо отвечает тот.
- Надеюсь, ты скоро все-таки сдохнешь, - огрызается Клауд.
Спустя несколько часов он уезжает.
***
А вечером небо снова прорвало дождем.
***
Ночь надежно укутала мои плечи холодной темнотой. Здесь, на веранде, вы не найдете меня. Просто не подумаете искать здесь. А ночь зовет, зовет выйти под ливень. Дождь завораживает и манит меня.
Темная пелена снаружи, ледяные росчерки ливня. Его дыхание ложится мне на плечи освежающей сетью из страха и сознания собственной беспомощности. И опьянения этими чувствами.
Лозу, тебе никогда не понять. И Кадаж тоже… он никогда бы не понял. Он осудил бы меня за слабость.
Холодные поцелуи и ровный шум за перилами веранды. Всего четыре шага и так легко представить, как тяжесть ливня, обжигая, ляжет в мои ладони.
Которых у меня больше нет.
Всего лишь самый обычный дождь. Не тот ослепляющий горький яд, который пожирал нас в тот день, когда умер Кадаж. Просто сильный дождь. И все же страх так ярко вплетается в мою фантазию, что я почти чувствую холодную влагу, въедающуюся в линии на ладонях, выжигающую тонкую кожу в ложбинках между пальцами. И отдельные капли пробивали бы ладони насквозь. На вылет. Как пули. Превращая мои руки в кружево.
Я очарован мечтой о боли. Этот страх настолько прекрасен, что хочется отдаться ему.
Мне это только чудится или я уже иду под дождь, Лозу?
Лозу, прости меня.
***
- Пап, а ты не знаешь, где Йазу?
- А что, он пропал?
- Я чувствую его, но не могу найти.
- Разиня, опять упустил брата. Иди, ищи.
Разбрызгивая лужи, Лоз выбегает под дождь. Морщится, потому что ему тоже не нравится вспоминать обжигающую влагу, сжигавшую их тела в тот день.
Ночное зрение рисует серебром силуэты деревьев, взбиваемую каплями гладь воды, пелену, колыхающейся от ветра травы под ногами. Лоз ежится от холода и бежит туда, где в гуще деревьев и кустов отчетливо пульсирует слабое зеленовато-белое свечение Йазу.
Брат сидит на траве и дрожит. Мокрый, ничтожный, жалкий.
Похоже, он готов раствориться в ночи и в ливне, растаять, утечь вместе с потоками воды в небытие.
- Йазу! – Лоз падает на колени рядом с ним, обнимает обеими руками, защищая от дождя и холода. Закрывая собой.
Йазу молчит, холодный и мертвенный как изваяние.
- Йазу, пойдем домой, - просит Лоз.
- Не хочу, - легкий шепот травы. – Оставь меня.
- Йазу, я тебя прошу, - Лоз прижимается лбом к затылку брата, крепче сжимает его обрубками рук. – Пойдем домой.
- Лоз, оставь меня. Я, правда, ничего не хочу.
- Йазу, - шепчет Лоз беспомощно и устало. – Йазу. А я так надеялся, что теперь все будет наконец хорошо.
Вокруг них стонут и шатаются в темноте деревья.
- Йазу, скажи, ну что я делаю не так? Я на все для тебя готов. Я очень тебя люблю. Ну, разве этого мало? Йазу, я тоже не могу бороться один. Помоги мне, ну хоть немножечко. Или на фига я все это делаю?
Лоз плачет, плачет взахлеб, но под дождем не видно. Холодная вода стекает с его обросших спутанных волос, умывает лицо.
- Я не могу хотеть жить за двоих. Йазу, мне тоже тяжело. Помоги мне.
Ветер воет над ними, небо сердится и хлещет потерянных шинентай злым холодным дождем. Как будто хочет смыть их с лица земли.
- Йазу, я тоже так не могу.
- Лоз, - тихо отвечает Йазу и запрокидывает голову на плечо брату.
Большие руки судорожно сжимаются поперек его тощей груди.
- Лоз, мы – недоразумение?
- Я не знаю. Я хочу, чтобы все было хорошо. Я хочу, чтобы ты любил меня. Я хочу жить. Йазу, ну что мне сделать?
- Лоз, дурачок, - грустно улыбается Йазу. – Ладно, пойдем домой. Хватит плакать.
***
- Так-так, - оценивает Ходжо мокрых шинентай, появившихся на крыльце. – Нагулялись?
Лицо у Лоза красное и опухшее от слез, он тяжело, шумно дышит, стараясь скрыть свою слабость.
- Доктор Ходжо, можно нам полотенца? – спрашивает Йазу.
Спустя пару минут они уже сидят на софе, и, укрыв свои плечи одним полотенцем, Йазу вытирает вторым голову Лоза.
Ходжо устроился рядом с ними верхом на стуле и внимательно наблюдает за братьями.
- Я вот все думал, Йазу: ты ведь совсем не похож на Сефироса. Совсем не похож. И все же в тебе столько черт, которые мне прекрасно знакомы.
Йазу поворачивается к доктору, и узкая кисть Ходжо касается его щеки, кончики пальцев приглаживают мокрую бровь.
- А все просто. Ты похож на нее.
- На Маму? – лица Лоза не видно под полотенцем, но в его голосе удивление и радость.
- И да, и нет, Лоз. Не на вашу Мать. На мать Сефироса. На мою жену.
Снова пальцы скользят по брови Йазу, замирают у виска:
- На Лукрецию.
Йазу молчит, застыв как парализованный. Только свет чуть подрагивает в его узких зрачках. Беспомощно.
- Странно, что я сразу не понял. У тебя ее овал лица. Ее нос. Ее губы. Ты даже хмуришься очень похоже. Кровь все же дала себя знать. Как ни парадоксально.
Ходжо, кажется, почти с сожалением отвел руку. Отвернулся.
- Дженова должна была создать тебя женщиной, Йазу. Ревнивая сука чуть было все не испортила. Но, на ваше счастье, мальчики, у вас есть я, - доктор поднимается, чуть не опрокинув стул. - Идемте со мной.
Лоз тот час же вскочил с места, шумным движением своего тела выводя Йазу из ступора.
- Папа что-то придумал, - довольно сообщил он растерянному брату.
Им еще не случалось спускаться в большой подвал под домом, где располагался генератор, обеспечивавший особняк электричеством. А в комнатах за генератором шинентай и подавно не бывали.
И можно было бы удивиться той нехарактерной стерильной аккуратности, которую Ходжо проявлял в том, что касалось работы, если бы обоих братьев не накрыло сильнейшее ощущение дежа вю. Посреди комнаты размещался вертикальный чан с зеленоватой жидкостью. Стремительно бежали вверх пузырьки.
- Вам, наверняка, приходилось сталкиваться с тем, что вас принимали за клонов Сефироса. Ведь так? Этому есть причина. В Шин-Ре действительно пытались воспроизвести моего сына. И клонов было немало. – Доктор прошел к чану, по-хозяйски похлопал рукой по стеклу. – Скажу честно, удачных среди них не было.
- Доктор Ходжо, зачем вы говорите об этом нам? – выступая вперед, тихо спросил Йазу.
- У меня есть последний подарок для вас, дети. То, что сможет удержать вас вместе. То, что привяжет вас к миру.
- Зачем, доктор Ходжо. Зачем вам это нужно?
- Ну, допустим, мне грустно видеть, как внутри моей семьи вы, молодежь, сами себе вредите. Ты, Йазу, мучаешь себя и мучаешь Лоза. А все потому, что у тебя нет цели. Ты стоишь на пути саморазрушения. И где-нибудь на этом пути, ты погубишь Лоза. И себя тоже погубишь.
- Доктор, скажите честно, - Йазу опускает глаза. – Доктор, неужели не будет лучше, чтобы мы умерли?
Решительными шагами Ходжо подошел к нему, взял за подбородок, заставляя смотреть себе прямо в глаза.
- Хочешь туда, Йазу? Туда, где Кадаж и Сефирос? Думаешь, они ждут тебя, Йазу? Не глупи. Там ничего нет. И никого нет. Пока мы живы, - мы живы. Но, умерев, мы просто перестаем быть совсем. Никто нигде нас не ждет. Пойми, нет моего мертвого сына Сефироса. Нет, твоего мертвого брата Кадажа. Есть живые: я, ты и Лоз. И больше никого нет.
- Но как же?
- Никого нет, Йазу. Мертвые – мертвы.
Узкие зрачки все больше.
- Хватит, папа, - Лоз буквально втиснулся между братом и доктором. Своей спиной отгораживая Йазу от горящих гипнотическим светом темных глаз, давая брату поддержку и опору, и плечо, к которому можно прислониться.
Несколько мгновений все молчат, и в тишине особенно отчетливо слышно, как всхлипывает Йазу.
- Не нужно плакать, - голос Ходжо прозвучал существенно мягче. – Потому что Дженова дала нам шанс. Вам, мне, Сефиросу. Идите сюда, посмотрите, что у меня есть для вас, мальчики.
Поддерживая Йазу, Лоз подвел его ближе к чану.
- Что это, папа?
То, что плавало в мутной жидкости, было не больше предплечья Лоза.
- Ребенок?
- Зародыш. В общем-то, ты прав, уже скорее ребенок, чем эмбрион. Видишь ли, Йазу, я бережливый и запасливый человек: я сохранил лучшие образцы генетического материала Сефироса для себя. Вот они мне и пригодились.
- Это… Сефирос? – теперь уже Йазу сам нерешительно коснулся стекла своей культей, чуть ли не прижался к нему лицом.
- Нет. Это просто клон. Но это наша кровь. Ваш будущий сын.
- Правда? – Лоз тоже уткнулся лбом в стекло, пытаясь разглядеть что-то в зеленой мути.
- Правда, - подтвердил Ходжо. – Ребенок, которого вы вырастите вместе.
- А как его зовут?
- Пока что никак. Назовете его сами.
- Ка… Кадаж, - шепчет Йазу. – Кадаж.
- Пап, но мы же не знаем, как обращаться с младенцами, - хмурится Лоз.
- Ничего, не волнуйтесь. Какое-то время я помогу вам, а потом сами приспособитесь. Вы же дети Дженовы, справитесь.
- Постараемся, - польщенный доверием Лоз отводит глаза,
-
-
28.02.2008 в 21:53- Вроде того, Лоз, вроде того.
- Надолго?
- Посмотрим. Не волнуйся ты так, твой папочка очень умный, - Ходжо треплет Лоза по загривку, потом трогает Йазу за плечо. – Ты как?
Йазу смотрит на него напуганно и беспомощно.
- Я не уверен, что готов.
- Расслабься. Лучше так. Считай, что у тебя незапланированная беременность. Это нестрашно. По меньшей мере, ты не одинок.
- Доктор Ходжо, вы все решаете за других?
- Ну, если они глупые дети и не в состоянии сами разобраться...
- Доктор Ходжо?
- Что еще?
- Спасибо.
- Ладно, дети. Идите наверх, поешьте и умойтесь. Чтобы сделать ребенка, нужно много регулярного секса. Пока я еще с вами, я хочу получить свою долю вуаеристических удовольствий.
- Пап, не будь наглым, - бычится Лоз.
- А я не против, - улыбается Йазу и мягко ласкается к плечу брата.
Они все вместе бредут вверх по лестнице, оставив за спиной чан с нерожденным еще младенцем.
- Доктор Ходжо, а у вас есть книги по уходу за детьми?
- Ну, не совсем. Но что-нибудь найдется.
- Надо будет убраться в доме, а то такая грязь.
- Я уберусь.
- Лоз, я люблю тебя.
Дверь за ними закрывается.
И сверху слышны звуки поцелуев.
Эпилог.
- Пап, скажи, а как зовут то, что внутри тебя?
Когда Ходжо смеется, звук сложно назвать приятным.
- А как зовут то, что внутри тебя, Лоз, а? Скажи мне, как зовут твоего внутреннего монстра?
- Монстра? – Лоз хмурится. – Не знаю. Я бы не назвал это монстром. Даже не уверен, что там что-то есть. – Он прижимает культю к груди, будто пытаясь вслушаться, постепенно лицо его светлеет. – Наверное, это моя Двойная Адская Гончая.
Когда смеется Йазу, это похоже на бьющийся хрусталь.
- Да, конечно. Как же мы раньше этого не поняли. Мы называем наше оружие именами наших внутренних монстров, которые еще не вышли наружу.
- Возможно, никогда и не выйдут. Это процесс не такой простой и не слишком приятный. Но я рад, что ты понял это, Йазу. Большинство людей не понимают.
- А вы, доктор Ходжо? Ваш внутренний монстр?
- Омега. Конец всего.
Конец
02.2006-02.2008
-
-
28.02.2008 в 22:13Ящерк, я тебе потом это внятно откомментирую, ладно?
-
-
28.02.2008 в 22:23-
-
28.02.2008 в 22:32Уже баюс.
-
-
29.02.2008 в 22:47-
-
29.02.2008 в 22:53-
-
01.03.2008 в 21:37-
-
01.03.2008 в 22:23-
-
03.03.2008 в 20:46-
-
30.05.2008 в 02:43-
-
30.05.2008 в 09:38-
-
30.05.2008 в 23:44я всё равно мертвый.. уже дважды) вам спасибо)) очень понравилось. читать в смысле.
-
-
10.07.2012 в 14:44-
-
16.07.2012 в 14:09-
-
23.08.2016 в 19:44